Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Конечно, позвони! — настойчиво сказал Иван.

Соня с Иваном решительно сбежали по лестнице заводоуправления, наскоро оделись и быстро направились на телефонную станцию, которая находилась на соседней улице. Но когда Соня, получив у телефонистки разрешение позвонить в город, взяла трубку, ей стало страшно, и она вдруг очень робким голосом назвала номер горкома комсомола.

В это время в горкоме комсомола Игорь Соболев сидел на столе, болтая ногами, и спорил с Гришей Силиным, который ему доказывал, что работать новыми методами в Павловском горкоме комсомола можно будет, может быть, через несколько лет, только не сейчас. Спор начался с того, что директор Дома пионеров и член бюро горкома комсомола Юра Малышев предложили создать комсомольские кусты из маленьких организаций, крошечными ячейками разбросанных по всему городу.

Зазвонил телефон, и Соболев, не спрыгивая со стола, лишь всем корпусом отклонившись назад, протянул руку и взял трубку.

Соболев нахмурился, в голосе его звучали тревога и недоумение. Уже очень низко свел Игорь свои густые темные брови и с неприятно суровым, жестким, свойственным ему в минуты огорчения или глубокой задумчивости выражением лица слушал, изредка приговаривая:

— Так, так… Как, я велел? Ну, уж это ерунда… Ничего не понимаю…

Силин был не злой человек. Он не соглашался с Соболевым, но верил в его искренность и даже стал симпатизировать Соболеву за его энергию и напористость. Тревога Соболева, как ни странно, передалась и Григорию.

Кончив разговор, Соболев обратился к Силину:

— Судя по всему, Куренков учинил разгром на комитете, Цылевой выговор дали, освободили ее от работы секретаря комсомольской организации — и все это, выполняя наши указания. — С сердцем Игорь добавил: — Эх, Павел! Что-то ты напутал! Гриша, скажи Лучниковой…

— Лучникова домой ушла.

— Так. — Игорь снова помрачнел. — В горкоме завтра обойдемся без тебя. А ты поезжай на кабельный, выясни подробно, почему сняли Цылеву. Да хорошенько посмотри, что делается в организации. Договорились? — сказал он, ловя себя на том, что где-то в глубине души радуется — попало Цылевой, которая так обидно и незаслуженно, казалось ему, отозвалась о нем на активе.

— Ну вот, одни неприятности у нас. Я говорил: сядем в калошу…

— Ты, Гриша, перехватил. В калошу мы не сядем. Не поместимся: слишком нас много. И то, сказать, ведь верно: жизнь обновляется, нельзя уже работать старыми методами, — засмеялся Евгений Картавых, который уже давно молча слушал разговор Игоря с Силиным.

Неприятностей в горкоме действительно прибавилось. После доклада на активе у Соболева да и в общей комнате то и дело звонил телефон. Заведующий трестом «Заготзерно» интересовался, откуда Соболев взял для доклада на активе какие-то факты; парторг из пивзавода спрашивал, почему Соболев неуважительно отозвался о начальнике отдела кадров. Звонили почти из всех организаций. Были и серьезные неприятности.

Перед самым активом к Соболеву пришла медицинская сестра из первой городской больницы и пожаловалась ему, что у них очень плохой заместитель секретаря комитета комсомола. Он дурно относится к девушкам; работая в больничной аптеке, крадет медикаменты и даже присваивает комсомольские взносы. А секретарь их первичной организации все прощает ему.

Соболев послал в больницу Юрия Баныкина, который числился внештатным инструктором еще при Петрунине. Баныкин был бойкий парень. Соболеву он понравился. Вернувшись из организации, Юрий доложил: все это ерунда, просто медицинская сестра, с которой разговаривал Соболев, девушка с расстроенными нервами.

А в день актива стало известно, что парня, о котором она рассказывала, арестовали работники милиции за серьезное преступление. Обо всем этом было уже известно в горкоме партии. Вот и верь после этого активу.

Пурга был в Москве на семинаре, и Соболеву пришлось очень долго разговаривать со вторым секретарем горкома партии, неторопливым и немногословным Николаем Ивановичем Мамонтовым, который по каждому поводу спрашивал: «Для чего?» И Соболеву приходилось отвечать, для чего горком собирал актив, для чего он прочитал такой острый доклад, зачем в городе будут комсомольские кусты и какая причина была посылать в организацию Баныкина. Кажется, ответы Соболева удовлетворили Мамонтова, только насчет Баныкина он сказал, что посылать его не надо было, только лишь по бойкости о человеке судить нельзя. Игорь ответил, что и сам теперь это знает.

А теперь еще случай на кабельном.

Возвращаясь домой, Игорь думал о Лучниковой. Лучникова… Как-то они разговорились по душам, и Лена рассказала о своей юности, о смерти родителей. Игорь слушал ее, опустив голову, потом быстро взглянул на девушку, и, наверно, столько было боли в его нахмурившемся лице, что Лена испуганно спросила:

— Что ты так посмотрел?

— Я не знал этого о тебе, — порывисто сказал Соболев.

Игорю, который видел в жизни тоже немало трудностей, вдруг стало как-то совестно перед Леной за то, что он в нормальных условиях кончил школу, а ведь Лена училась, и работала, и жила совсем одна.

Дома Тамара только что вымыла голову. Роскошные каштановые ее волосы падали на плечи длинными прядями; устроившись за письменным столом, она занималась. Тамара словно не заметила, что вошел Игорь, но он понимал: Тамара хочет «выдержать характер» — наказать мужа за то, что он поздно пришел домой.

— Не дуйся, Томусик! — попросил Игорь. — Ведь я не нарочно… Да что с тобой, Тамара, ты ведешь себя, как будто тебе ничего не интересно. Что с тобою, девочка?

— Мне все интересно, если это не от тебя исходит, — сказала Тамара и быстро повернула голову к стене, притворившись, что она рассматривает там едва видную царапинку.

— А от кого же должно исходить?

— От кого хочешь! От тебя, если только ты не будешь забывать все на свете из-за своего горкома!

— Тамара, что ты говоришь! «Твой горком…» Он такой же твой, как и мой. Ты же комсомолка…

Игорь подумал вдруг, что у Тамары, наверно, что-нибудь случилось, иначе бы она не говорила так. Он обнял Тамару за плечи, и тотчас она прижалась к нему своей горячей ласковой щекой.

Еще мгновение назад Игорь мог бы рассердиться на Тамару, но слишком велика была над Игорем власть этой красивой ласковой женщины.

— Тамара, если бы ты знала, как мне тяжело, — с горечью сказал он. — Ты обижаешься, что я задерживаюсь в горкоме. Но у меня там каждый день новая история. Поверь!

— Мне до этого дела нет. Ты опять скажешь, что ведь я комсомолка. Но ведь я прежде всего твоя жена, Игорек, солнышко мое!