Семен Бытовой - Поезд пришел на Тумнин

Нет, очень здорово Николай Павлович придумал агит-фургон! Мы пробыли в этой бригаде два дня и потом поехали дальше. Охотничьих бригад в тайге было несколько. И все с нетерпением ждали нас.

Ну, вот вам, кажется, все из моей жизни, — сказал Петр Анисимович, закуривая папиросу. — В тысяча девятьсот сорок третьем году я окончил у Николая Павловича семилетку. Поработал немного заведующим избой-читальней, библиотекарем и потом уехал в город на учебу.

— Готовая лекция, — сказал я Петру Анисимовичу. — Для начала лучше и не надо.

— Вы думаете? — удивился он. — Николай Павлович мне писал, чтобы я сохранил материал об индейцах. Непременно надо рассказать о них орочам. Это понятно. Но при чем тут моя биография?

Он встал, подошел к окну, отдернул за навеску и широко распахнул створки. В комнату, вместе с вечерним ветром, ворвались пряные запахи тайги, среди которых, как всегда, самым резким был запах багульника…

Не было дня, чтобы к Николаю Павловичу не зашел кто-нибудь из его бывших учеников. Среди них были учителя и служащие местных учреждений — почты, сберегательной кассы, клуба, сельского совета, правления колхоза, мотористы рыболовецких судов и студенты, приехавшие на каникулы. Для всех дом Сидоровых был родным домом. В жизни каждого из них Сидоровы занимали свое особое место.

В дни затишья на путине, когда только что прошла горбуша, приехал ненадолго в Уську Александр Федорович Мулинка. И весь день он провел у Сидоровых. Жизненный путь этого ороча примечателен. После семилетки он, по совету Николая Павловича, уехал во Владивосток, в мореходное училище и, успешно окончив его, совершил кругосветное плавание. Своими глазами Александр Мулинка увидел огромный чужой мир и, наблюдая порядки в том чужом мире, мысленно повторял слова своего любимого поэта: «Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!»

Он видел, как английские джентльмены, надвинув на глаза широкополые, белые шляпы, подгоняли стеками сожженных солнцем индийских рикш. Он видел в Сингапуре грузчиков, которые, сгибаясь под тяжестью, бегали то вверх, то вниз по шатким сходням. Когда им взваливали на лечи огромные кипы хлопка или мешки с рисом, то на шее у них вздувались синие вены, которые, казалось Мулинке, вот-вот лопнут. Александр Федорович не раз вспоминал, как на Эгершельде во Владивостоке огромные портальные краны быстро разгружали пароходы, и никак не мог понять, почему в Сингапуре такие же краны бездействуют, а люди, надрываясь, разгружают глубокие трюмы океанских судов вручную. А когда понял, почему это так происходит, то испытал смешанное чувство жалости и возмущения: жалости к грузчикам и возмущения теми, кто остановил краны. Он видел голодных детей, сидящих на тротуарах и просящих милостыню. Он видел безработных, спящих под дождем в парках Лондона и Ливерпуля. Он видел пьяных американских солдат, которые разбивали зеркальные витрины магазинов в Гонконге. Наконец, он видел демонстрации рабочих, идущих под красными флагами сквозь тесные полицейские кордоны. Если рассказать все, что видел этот скромный, тихий юноша со спокойным, немного суровым лицом и с глазами, вобравшими в себя целый мир, потребуется много времени.

Перед самой войной в Архангельске Мулинка был мобилизован в армию и, попав на Ленинградский фронт, отличился в боях как меткий снайпер. И, когда наступил светлый день победы, он вернулся на родной берег Тумнина, чтобы жить и трудиться со своим народом.

Часто приходила в дом Сидоровых и Дарья Филипповна Намунка, учительница местной школы. Она рассказала мне, как она, после окончания техникума народов Севера в Николаевске на-Амуре, впервые явилась на урок.

— Я так оробела, что остановилась у дверей и не могла переступить порог класса. Дети уже сидели за партами и приготовились встать, чтобы приветствовать меня. А я стою и ни с места. И тут кто-то взял меня осторожно за локоть и ввел в класс. Я обернулась, увидела Николая Павловича. «Смелей, смелей, Дарья Филипповна. Дети ждут вас», — сказал он строго. Не знаю, почему так получилось, но, увидев парту, за которой я когда-то сидела, я забыла про арифметику и начала рассказывать детям о своей жизни. Николай Павлович тоже просидел в классе весь урок, до самого звонка, и слушал меня.

— Ну вот и молодец, — сказал он мне. — Желаю удачи. — И крепко пожал мою руку. От этих слов будто крылья выросли у меня. И вот уже десять лет, как я преподаю в начальных классах.

То же чувство тревоги пережила и учительница Надежда Лукьяновна Ауканка, когда, после трехлетней разлуки с милой сердцу Уськой, вновь пришла в нулевой класс, но уже в качестве преподавателя.

Выросло новое поколение просвещенных людей, интеллигентов из среды маленького народа. Все это люди одной светлой судьбы, которая возможна только в нашей стране, где самым драгоценным является человек, независимо от рода и племени.

Теперь Николаю Павловичу приходится направлять своих воспитанников не только в педагогические учебные заведения. Нужны врачи, фельдшера, агрономы, киномеханики, командиры рыболовецких судов, счетные работники. Об этом приходится думать уже сегодня. Вот почему открытие школы-десятилетки — дело самого ближайшего будущего.

Перед орочами все явственней открывается их завтрашний день. Новый поселок, проект которого уже лежит в столе председателя сельского совета, будет совсем не похож на старую Уську-Орочскую, зажатую между берегом Тумнина и линией железной дороги. Это будет новый, социалистического типа поселок, где через пять-шесть лет не менее одной трети жителей составят люди умственного труда.

Уже сегодня труд охотника, рыбака и земледельца в далекой северной тайге не только строго размерен планом, но строится на научной основе.

Орочи понимают это. Чтобы сохранить на будущее богатые запасы рыбы в Тумнине, где осенью нерестятся лососевые породы, они выдвинули свои неводы в открытое море. А в месяцы, запретные для охоты, ни один из них не выстрелит в сохатого или в белку, потому что так нужно в интересах государства.

Мне давно хотелось познакомиться с местной интеллигенцией, но время выдалось такое, что почти все разъехались: кто в Совгавань, кто в Комсомольск, кто в Хабаровск.

И уже в последние дни, перед самым моим отъездом, к Николаю Павловичу, у которого я жил, собрались его бывшие ученики.

Пришел и заведующий клубом Иван Степанович Еменка. Едва успев поздороваться, он сразу же посвятил нас в свои планы клубной работы. Он давно знал о предстоящем приезде Петра Анисимовича Ауканки и уже заранее записал в план его лекцию.

— Друг мой, включайся в работу! — сказал он. Когда же Ауканка пробовал возразить, то замахал на него руками, присел к столу и раскрыл папку с бумагами. — Время горячее. Борьба за мир. Я слышал, у тебя индейцы? Хорошо! Давай индейцев! В субботу, в восемь ноль-ноль.