Семен Бытовой - Поезд пришел на Тумнин

— Откуда ты, Иван Степанович, прослышал об индейцах? — удивился Ауканка.

— Это будет твоя первая лекция, — не обратив внимания на то, что сказал Ауканка, произнес Еменка. — После нее я пущу картину «Юность мира». А в следующую субботу готовь лекцию о работе Советского Комитета защиты мира. Лекция будет на родном языке. — Он сделал карандашом пометку на листке бумаги. — А в понедельник лекция Валентины Федоровны «Мичуринская биологическая наука». Во вторник день политучебы. В среду вечер самодеятельности. Давай, друг, включайся в работу.

Наступило недолгое молчание, во время которого Еменка перебирал в папке бумаги. Потом он закрыл папку и отодвинул ее от себя.

— Ну как, успешно все сдал? Я, между прочим, читал о твоей дипломной работе в газете. Могуче, брат. Значит, согласен при клубе лектором, а? Работы тьма. Придется выезжать и в тайгу к охотникам, и на невода к рыбакам.

— Кто-то пришел, — сказал Ауканка и поднялся с места.

Вошли Валентин Мулинка и Вася Бисянка, наш старый знакомый по вагону, Дарья Намунка, Надежда Ауканка и Марина Тиктамунка — начальник почты, круглолицая девушка с длинными, густыми ресницами.

Поздоровавшись с Петром Анисимовичем и поздравив его с успешным окончанием учебы, они уселись вокруг стола. Вася все время смотрел на часы, будто спешил куда-то. Это заметила Дарья Филипповна и шутливо сказала ему:

— Ты сегодня с самого утра на часы смотришь. Боишься, что поезд раньше времени придет?

Вася смутился.

— Я просто так, — сказал он и, чтобы как-нибудь отвлечь от себя внимание, взял с этажерки книгу и стал ее перелистывать.

Пришли Николай Павлович с Валентиной Федоровной.

Все встали им навстречу. Валентина Федоровна, войдя в комнату, скинула с себя платок и, взяв с буфета скатерть, накрыла стол.

— Боже мой, чем же я вас угощать-то буду! — Валентина Федоровна развела руками, сделала озабоченное лицо.

— Ну, друзья мои, садитесь, — попросил Николай Павлович, — в ногах правды нет. — Он тоже заметил, что Вася часто поглядывает на часы. — А вы куда, молодой человек?

— Я к поезду, Николай Павлович. Помните, я вам говорил про Наташу, молодую учительницу? Она получила назначение в Тумнинскую школу. Я обещал встретить ее.

— Встречай, и приходите вместе с ней. Познакомимся.

— Не знаю, Николай Павлович. Наверно, у нее вещи.

Вася схватил с подоконника кепку, вышел из комнаты.

— Граждане, признавайтесь, кто из вас принес рыбу? — спросила Валентина Федоровна, выходя из кухни.

Гости посмотрели друг на друга, недоуменно пожали плечами.

— Признавайтесь, признавайтесь. Открываю кладовку, а там лежит огромная кета, еще живая, — видно, недавно из Тумнина. Боже мой, ну что за люди! Опять кто-то принес, когда нас не было дома.

Валентин Мулинка вышел на кухню и вернулся, неся на вытянутых руках огромную рыбину.

— Гонец, — сказал он, — самая первая кета. — И унес обратно.

— Наверно, знали, что гости придут, и принесли, — пошутил Николай Павлович. — Будут рыбные пельмени.

— Мальчики, водки у меня нет, — мимоходом бросила Валентина Федоровна и, взяв из шкафа несколько тарелок, отправилась хозяйничать.

— Так я сейчас, — сказал Валентин, красивый, стройный парень в красной спортивной рубашке с короткими рукавами. На груди у него были два значка ГТО — первой и второй ступени — и круглый, покрытый голубой эмалью значок с белым силуэтом бегущего физкультурника. Валентин Мулинка тоже недавно вернулся из города, где окончил десятимесячные курсы преподавателей физкультуры. На недавних соревнованиях по прыжкам в длину он неловко оступился, получил небольшое растяжение жил на левой ноге и немного прихрамывал.

Он ушел и минут через десять вернулся с тремя бутылками шампанского.

— Понимаете, — сказал он, — какое удивительное дело? Завмаг говорит, что на Север нынче водка не запланирована. Одно шампанское. Сорок ящиков. Выручайте, мол! Я и решил выручить.

Все засмеялись.

— Пусть нам будет хуже, — сказал Ауканка, принимая от Валентина бутылки и ставя их на стол.

Появилась закуска: масло, сыр, огурцы, моченая брусника, варенье из жимолости. Немного погодя Валентина Федоровна принесла на большом блюде жареную рыбу — розовые, жирные куски кеты.

Валентин откупоривал бутылки, стреляя пробками в потолок. Николай Павлович разлил по стаканам пенистое светлое вино и первый поднял бокал:

— Ну, друзья мои, за встречу. Желаю вам удачи в жизни!

Чокнулись и выпили. Потом Петр Анисимович налил по второму стакану и хотел было произнести тост, но Иван Степанович Еменка опередил его:

— Я предлагаю выпить за здоровье Николая Павловича и Валентины Федоровны — наших дорогих учителей и воспитателей. — Он повернулся к Николаю Павловичу, потом к Валентине Федоровне и добавил: — Спасибо вам от всех орочей, что вы столько лет живете с нами в Уське. Будьте счастливы!

Выпили, чокнувшись стаканами. Закусывали, расхваливали рыбу, которая действительно была хороша.

— Кто же ее все-таки принес? — допытывалась Валентина Федоровна. — Не Сидор ли Иванович?

— Какая разница, кто принес, — заметила Дарья Филипповна. — По-моему, хорошо, что принесли.

Третий тост произнес Николай Павлович. Он поднялся, отодвинул стул и своим спокойным, звучным голосом сказал:

— За наших друзей, которые учатся в городе и не успели приехать. За будущих учителей Галину Тиктамунку и Надежду Уланку. За будущих наших врачей Галину Акунку и Василия Акунку. И за всех наших будущих инженеров, агрономов, механиков, экономистов, за всех тех, кто еще сегодня сидит в классах за партами, но уже думает о том, кем он станет. Вас, орочей, как будто мало, всего триста человек. Но я думаю, что вас гораздо больше. Двести миллионов нас, граждан Советского Союза. Единое, могучее братство. Если мне суждено долго жить, я желал бы видеть всех моих учеников уже взрослыми людьми и не обязательно здесь, в Уське-Орочской. Пусть они едут — все сто моих мальчиков и девочек — в Москву, в Ленинград, на Волгу и в Крым, в Туркмению и на Украину, пусть они едут на великие стройки коммунизма, туда, где руками советских людей воздвигается счастье мира. Пусть едут. В нашей стране для вас везде открыты широкие пути жизни. За счастье, друзья мои! За счастье и мир!

С моря надвинулся туман, и обе сопки — Солнечная и Северная, которые нависали своими вершинами над долиной, были плотно закрыты белой волнистой пеленой. Постепенно туман все ниже сползал по отвесным склонам, и быстротекущая, всегда очень шумная река умолкла, словно ушла из долины. Ветер гнал по небу лохматые, пушистые хлопья, и то в одном, то в другом месте открывались голубые просветы. А где-то уже вставало солнце. Ветер дул все сильней, угоняя туман на запад, через тайгу, через перевал Сихотэ-Алиня. На востоке обнажались островерхие горы, синие, поросшие буйным лесом, и тусклосерые, вовсе без всякой растительности — камень да мох. Над ними во всю ширь горизонта разливалась заря.