Семен Бытовой - Поезд пришел на Тумнин

У него погасла трубка, и, не вынимая ее изо рта, он положил в нее щепотку табаку, придавил пальцем и снова ее зажег.

— Ну, в клубе увидимся, Иван Иванович, — сказал я ему и уже хотел было уйти, но он задержал меня:

— Завтра пойдем к Худями. Сегодня, видишь, большое дело есть. — И, взяв весло и шест, он зашагал к дому.

...Был уже седьмой час, когда орочи стали собираться в клуб. Солнце заметно переместилось — от Солнечной сопки к Северной, — и на горизонте появились первые блики вечерней зари.

Люди шли, празднично одетые — молодежь в новых костюмах и шелковых платьях, а пожилые, особенно старики и старухи, в своих национальных расшитых одеждах.

У клуба играл баян, и на площади в вальсе кружились пары. Школьники, собравшись в тесный кружок, негромко, чтобы не заглушать музыку, запели:

И вдруг баянист, оборвал вальс и, словно давно ждал этого, стал аккомпанировать школьникам.

А орочи все шли и шли — по одному, по два, сверкая орнаментом на одеждах. Вот, опираясь на палку, маленькими, но еще твердыми шажками, в длинном халате, с дымящейся трубкой в зубах прошла стопятнадцатилетняя бабушка Акунка. Она плохо видела и больше прислушивалась, чем присматривалась, к тому, что делается вокруг. Навстречу ей побежала Утя Тиктамунка и, взяв бабушку за руку, повела ее за собой. Подойдя к обелиску, в центре площади, Акунка остановилась, прислонила к ограде палку и, взявшись обеими руками за островерхие дощечки ограды, устремила свой подслеповатый взор на барельеф, вделанный в обелиск, на котором было изображение воина-ороча, идущего с винтовкой в атаку.

— Что там? — спросила бабушка, словно впервые увидела барельеф. — Говори...

Утя объяснила и медленно, чтобы бабушка все поняла, стала читать:

«В боях за Советскую родину, верные воинской присяге, проявив геройство и мужество, погибли:

Сын гвардии старший сержант Батум Кирилл.

Красноармеец Батум Трофим.

Сержант Рудаков Александр.

Красноармеец-пулеметчик Сеченка Владимир.

Акунка Николай.

Еменка Александр.

Адьян Иван.

Сержант Чурилов Павел.

Акунка Павел.

Мулинка Антон».

— Мало жили, однако, — тихо, самой себе сказала бабушка, сокрушенно покачав головой. Взяв палку, она подала Уте руку и пошла дальше.

— Бабушка, а ты помнишь их? — спросила Утя.

Акунка наклонилась к ней, и девочка повторила вопрос.

— Помню, конечно, — сказала бабушка, закрыв глаза, постояла с минуту, подумала и еще тверже повторила: — Помню!

Остановились у обелиска старый оленевод Николай Петрович Батум с женой — маленькой, худенькой женщиной, которая, несмотря на теплую погоду, носила нерпичьи торбаза с широкими голенищами.

Она толкнула дверцу в ограде, вошла в садик; взяв из ниши портрет сына, стерла рукавом халата капельки росы со стекла и, держа портрет прямо перед собой, долго вглядывалась в дорогие черты. Кирилл был сфотографирован в военной гимнастерке, без фуражки, и его круглое, совсем еще мальчишеское лицо выражало спокойствие и сосредоточенность, как у человека, погруженного в свои дела.

Мать поставила портрет обратно в нишу и, взяв с собой цветок алой сараны, вышла из садика...

Пламя вечерней зари уже охватило весь горизонт. С моря ветер принес прохладу. Потемневшая тайга — из яркозеленой она сделалась темносиней — закачалась, зашумела, будто и у нее были свои часы отлива и прилива. Сходство с морем, как ни странно, тайга действительно имеет. Всмотритесь в ветреный день, как пригибаются лохматые вершины деревьев, как они ложатся волнами, вал за валом, и пока высокие вершины достают до низких, последние уже успевают уйти от них, пригибаясь к земле, словно дохлестнув до берега. В тот день это было не так заметно, потому что дул несильный ветер, но сколько раз мне приходилось видеть зеленый прибой тайги!

На долину упали сумерки. Площадь опустела. Все вошли в клуб. В небольшом ярко освещенном зале, в глубине сцены, под развернутыми во всю ширь знаменами, помещались портреты великих вождей народов — Ленина и Сталина. А над сценой, от стены к стене, было протянуто алое полотнище, на котором, в свете электрических лампочек, сияли слова: «МИР ПОБЕДИТ ВОЙНУ».

По поручению партийной организации, сельского совета и правления колхоза «Ороч» слово взял парторг товарищ Блажеев, недавно приехавший на работу в Уську. В краткой своей речи он рассказал охотникам и рыбакам о значении борьбы за мир, которую ведут простые люди во всем мире.

— А народы нашей страны, под руководством великого Сталина, идут в первых рядах борцов за мир против новой войны. В эти дни ставят свои подписи под Воззванием все советские люди. Нам, жителям далекого таежного поселка, тоже выпала большая честь — подписать Воззвание. Орочи тоже немало пострадали от войны. Лучшие люди нашего маленького народа в грозные для нашей родины годы ушли на фронт, защищали Москву, воевали под Ленинградом, сражались под Киевом. Своими глазами они увидели, сколько разрушений, сколько горя приносит война людям, Многие из наших храбрых воинов сложили свои головы в боях, не вернулись назад в родную Уську-Орочскую. — И когда парторг стал называть имена погибших, все встали. — Сегодня мы скажем свое слово за мир и скрепим это слово своей подписью. Людей, которые хотят мира, неисчислимо больше, чем людей, которые готовят новую войну.

— Правду говоришь! — крикнул с места Иван Иванович Сеченка, довольный тем, что товарищ Блажеев думает так же, как думает он, Сеченка. — Много больше.

— Советским людям, — после короткой паузы продолжал парторг, — нужно мирным трудом заниматься. Счастье большое строить. Коммунизм! Мы не хотим войны не потому, что мы слабые, — наша страна самая сильная страна, и мы никого не боимся. Мы не хотим, чтобы опять было новое горе людям, а война всегда много горя приносит. Верно?

— Верно, конечно! — ответили сразу несколько человек.

Закончив свою простую и всем понятную речь здравицей в честь великого знаменосца мира товарища Сталина — на это ответили громом аплодисментов, — парторг прочел вслух текст Стокгольмского воззвания.

— Среди нас находится самый старейший человек орочского народа, наша дорогая и всеми уважаемая бабушка Акунка, — сказал Блажеев. — Окажем ей честь. Пусть она первой подпишется.

Все в зале зааплодировали. Бабушке помогли встать, и когда она пробиралась между рядами скамеек к сцене, все, мимо кого она проходила, брали ее осторожно за локоть и провожали вперед.

Николай Павлович, который сидел в президиуме, сошел вниз и помог бабушке подняться на сцену. Ей подали стул, но Акунка отодвинула его и, взявшись обеими руками за конец палки и опершись на нее, наклонила голову и сказала: