Семен Бытовой - Десять тысяч лет

— Пожалуйте, пожалуйте!

— Зовите капитана, — кричу я. — Без капитана не сметь прикасаться. — И сам побежал к начальнику.

«Так, мол, и так, товарищ капитан, ефрейтор Кисейный фазанов по-министерски приготовил. Просим снять пробу!»

— Что там такое? — испытующе спрашивает начальник. — Это интересно. Что ж, пошли!

Начальник осторожно берет вилку и нож, но как подступиться к фазанам — не знает. Действительно, даже на противне, под розовым соусом, они сидели, будто вот-вот вспорхнут. Никита Кисейный, видя, что у начальника вышло маленькое затруднение, подошел к столу и стал выщипывать перья из фазанов.

— Вот оно, оказывается, как! — произнес начальник и отломил у петуха ножку с розовой хрустящей корочкой. — Где это вы научились так вкусно готовить?

— В Москве, товарищ начальник, в ресторане «Метрополь».

К начальнику подходит старшина и что-то говорит ему по секрету. Капитан утвердительно кивает.

Никита тем временем делит фазанов. Каждому досталось по кусочку. Мне лично попалась фазанья шейка.

— Ну как, товарищи, — вкусно? — спрашивает начальник.

— Так точно, прелесть! — говорю я.

Валентин Гармаш стоит смущенный.

— А как вы думаете, товарищи, если мы вместо Гармаша назначим поваром Кисейного? — спрашивает начальник.

— Неплохо бы, — говорит старшина заставы. — А Гармаша поставьте вторым номером к пулемету.

Так судьбу Никиты Кисейного решили фазаны «по-министерски».

...Вернемся к острову. Лежит, значит, огромная рыба-калуга, упершись головой в камни, задыхается. В другое время оглушил бы ее прикладом и как-нибудь приволок на заставу. Но рыба, как вы уже знаете, была у нас на кухне не в ходу. И я решил помочь калуге. Схватил жердину, подсунул ее под серое брюхо и спихнул рыбу с места. Тут она еще пуще прежнего забилась, малость подвинулась к воде. Еще разок подложил я жердину, еще подтолкнул и сбросил с острова. Плюхнулась рыба-калуга в Амур, нырнула, круги только по воде пошли. «Плыви, — думаю, — никуда ты не денешься, еще встретимся». И точно. Метрах в двадцати от острова высунула она из воды тупую морду и словно посмотрела на меня своим холодным взглядом...

Шло время. Я уже и позабыл про эту рыбу-калугу. Но однажды ночью снова вспомнил о ней.

Вышли мы с Гармашом в наряд. Нам предстояло, после проверки горного участка, перебраться на Рыбный остров и до рассвета находиться там в наряде. Прибыли мы туда уже в одиннадцатом часу. Ночь была темная, хотя и очень звездная. В воздухе стояла обычная августовская духота с очень малой росой. Теплый ветерок с Хингана мерно покачивал тонкие ветки орешника и черемухи.

Я приказал Гармашу обследовать левую часть острова, а сам выдвинулся вперед, залег в тальниковых зарослях, усилив наблюдение за рекой. Вокруг было очень тихо. Амур удивительно спокоен. Казалось, что вода остановилась, прекратив свое течение. Сколько было звезд на небе, все они разместились на зеркальной глади реки. Правда, изредка всплеснет хвостом какая-нибудь рыба, потревожит воду, перемешает звездные огоньки. Но пройдет минута — и все звездочки снова на прежних местах.

В эту ночь на острове громко кричал филин. То в одном конце острова прокричит, то в другом, а полета птицы не слышно.

Я хотел было ответить филину тем же криком, но решил, что не стоит. Это был, конечно, не поддельный, а настоящий крик ночной птицы. Вскоре, осмотрев левую часть острова, вернулся Гармаш. Он спросил шепотом:

— Что это за тень корабля в Глухой протоке?

Я разъяснил, что это пограничный катер и что он еще с вечера вошел в протоку по причине порчи мотора. Очевидно, теперь на нем всё в порядке и катер на рассвете уйдет в свой рейс.

Я попросил Гармаша проверить орешник, откуда кричал филин.

— Не тревожит ли кто птицу?..

Гармаш осторожно раздвинул заросли и, согнувшись, исчез в них.

Время шло. Все меньше оставалось звезд на небе, темнее становилась речная гладь. С горных отрогов налетал ветер, волновал Амур, поднимая легкую зыбь. Так часто бывает к исходу ночи. Следить за рекой по отраженным огонькам стало трудно.

Решив, что хватит мне лежать на одном месте, отошел в глубь острова. Встретив Гармаша, я шепотом спросил у него:

— Что же это филин замолк?

Он ничего не ответил.

Осмотрев почти весь остров, мы вышли к самой воде и легли в заросли. Перед нами в синей предрассветной дымке лежал тот, чужой берег. Мы хорошо знали его очертания — пологий скат, поросший буйными травами и тальником. Там было совсем тихо, если не считать легкого шума волн, набегавших на отмель.

— Слышите, товарищ старший наряда, что-то впереди вода сильно плещется, — шепнул Гармаш, тронув меня за локоть.

— Рыба, наверно, — ответил я.

Среди ровного всплеска волн временами возникал какой-то иной, более резкий, отрывистый всплеск.

— Рыба, наверно, — повторил я.

И тут мне почему-то вспомнилась та самая рыба-калуга, которую я столкнул с камней в воду. Не иначе, как почуяла меня, и вот теперь плывет к острову. Ровно как в сказке. Вот, думаю, сейчас высунет из воды толстую тупую морду, устремит на меня холодные рыбьи глаза и спросит: «Чего, мол, желаете, товарищ? Скажите, мигом исполнится!» А что я могу желать? Смешно! Сыт, одет, обут. Мне великая честь оказана — стоять на охране священной границы. Имею благодарность от начальника, на инспекторской по боевой и политической подготовке получил отличные отметки. Так что по части службы полный как будто порядок. Письма из дому приходят регулярно. Папаша с мамашей передовые люди в колхозе. Сестра Маринка — звеньевая, рекорды ставит на овощах, орденом Трудового Красного Знамени наградили. Недалеко и до Героя! Так что и по этой части — полный порядок. Ну, и Феня, конечно, в каждом письме в любви мне клянется. Ждет. Что же мне еще надо? Просто смешно! А ведь, гляди, плещется, плывет наверно...

— Что это вы, товарищ старший наряда, шепчете? — спрашивает Гармаш.

— Да так, ничего особенного. Сказку старинную вспомнил.

— Сказку-у-у?

Тут он ткнул меня локтем в бок.

— Видите, тень плывет на воде?

— Ясно вижу, тень на воде!

В двухстах метрах от острова, покачиваясь на волнах, плыла не то коряжина, не то доска. Течением ее относило в сторону, но она выравнивалась, словно кто управлял ею.

— Человек на доске! — сказал тихо Гармаш и высунул из зарослей дуло винтовки.

— Не торопитесь, товарищ Гармаш. А сам думаю: «Вот тебе и рыба-калуга, взбредет же такая чепуха в голову!»

Человек, вытянувшись, плыл на доске, обхватив ее руками. Иногда он еле заметно подгребал то одной, то другой рукой, но лишь для того, чтобы не относило доску течением. Когда его поднимало на гребень волны, он прятал голову в воду. Видимо, это был опытный пловец, с сильными легкими, способный долго держаться под водой.