Альберт Усольцев - Светлые поляны

И в самом деле с садом творилось что-то необыкновенное. Астахов садовую бригаду, состоявшую в основном из старушек да пожилых женщин, услал в колхозный огород к капусте, моркови и помидорам. А о саде заявил: «Справлюсь!» Это с поливкой-то ста корней яблонь? Это с прополкой междурядий? Это со сбором ягод? С разными другими мелкими работами справится один человек? Да если бы так заявил не офицер-фронтовик, а какой другой человек, отправил бы его председатель фольклором к дальним родственникам, чтобы не чудил и не самовольничал. С сада идет главный летний доход, не считая, конечно, молочнотоварной фермы. Опадет, уйдет ягода в землю — щелкай ровно волк зимой на бухгалтерских щелкушках да стой у заведующего Госбанком в поклоне, чтобы ссуду определил. А так, худо-бедно, удается сводить концы с концами, не занимая денег, наличными, потому как ягоду черемховскую и на центровском базаре, и в недальних городках хорошо знают. «Справлюсь, — повторил Астахов и тихонько, только для председателя, добавил: — Потом объясню, а сейчас не пытай, не имею прав на разглашение тайны». Только и оставалось развести руками перед садоводом. Забыл на время Макар Блин об этом разговоре, много срочных дел накатилось: силосные ямы готовь, с прополкой не медли, сенокос не останавливай, справки для района составляй аккуратно, веточный корм для овец да баранчиков режь, пока тальник и береза в полном соку, мартыновскую золовку помири с соседкой — петухом их, видишь ли, разодрало, склевал он парниковые огурцы. А когда припомнил, то подвернул к саду. Посмотрел — глазам не поверил: защитная полоса подновлена, яблони политы, малина обобрана, хмель ухожен, озерко с запущенным мальком карпа очищено от ряски и кочек — плывунов, междурядья проборонованы — все в полном порядке. Правда, не по всему саду Астахов провел председателя. Но ведь всего и за час не обойдешь. Подивился Макар Блин, спросил про тайну, о которой заикнулся тогда в правлении офицер. «Время еще не приспело», — отошел Астахов. Макар Блин и не стал настаивать: сад ухожен — и порядок. Но, уходя, все ж не утерпел:

— Один, что ли, обробил?

Астахов ответил хитро, завертушкой, словно научился у него, председателя:

— В общем-то, индивидуально, но не то чтобы самолично.

Подивился еще раз Макар Блин такому делу, но рассуждать да доискиваться причин не стал. Радостно только отметил в душе: «Это ж надо, такой мастер на дороге попался?!» И фигурой невидный, и разговором особо не вышел, и ходит как-то боком, будто взрывом его погнуло, да так и не выправило, и кашляет в самую жаркую жару, и силы в руках большой не таится, а вот поди ж ты — убрал сад, ровно невесту перед свадьбой. А главное — трудодней лишних не просит, хоть и ведет две работы — и за садовода, и за сторожа. И было невдомек председателю, что вот уже целую неделю в саду хозяйничали те, кого он когда-то и на ружейный выстрел старался не подпускать к заветным ягодным делянкам и яблоневым рядам, против кого воздвигал хитрые заборы. Ребята жили в умело замаскированных шалашах, и никто их не мог усмотреть из-за малого роста и из-за пышной зелени, в которую сад одевался летней порой. А большакам Макар Блин вход закрыл еще раньше, объявив во всеуслышание, что деревья опрысканы сильнодействующим ядом, небезопасным и для человеческого организма. Такого страху нагнал, что сад обходили стороной и желания отведать яблочка ни у кого не возникало. А потому ребята жили и работали в полном спокойствии. Лишь кладовщик удивлялся: почему это так возрос аппетит садовода? И мясо, и молоко, и крупу он берет в размерах, никак не согласующихся с потребностями одного человека.

Накатилось время летней жары. И надо же природе-матушке так нескладно распорядиться зауральской землей: горькоты ей выделила полной мерой. Мороз так верескнет, что печки по три раза протапливай, если не хочешь застудить дом. Дождь так дождь — расквасит дорогу, ни конному проехать, ни пешему пройти, о машинах и разговору не ведется. Ветер так ветер — крышу со стропилами вместе может снять и соседу в огород бросить: ведь от самого Ледовитого океана на его пути ни горки, ни кряжика, вот и свирепствует, лиходей, вовсю. Жара так жара — на живых деревьях лист крутит и сушит намертво. И гнусу подпустит столько, что люди с дымокурами ходят. Солнце и то, кажется, покрывается волдырями от укусов. В домах нет от него спасения, от гнуса-то, что уж там говорить о шалашах. Дымокур не разведешь рядом с сухим сеном. Не выживешь комара, а мошку тем паче, из сенной крыши. Днем затаится, ночью песню петь начинает. Коль совсем невтерпеж станет, выскакивай из шалаша и бегай по садовым дорожкам, пока не намаешься до той поры, когда и комар не разбудит.

Комары-то комарами, привыкли к ним ребята. Кито в знак презрения к гнусу раздевался до трусов, ложился на землю и говорил: «Пускай досыта напьются, ночью мешать не будут». Но, как на грех, возьми мотор да и сломайся на водокачке. Витька с Астаховым отвезли его в эмтээсовскую мастерскую, а ремонтники возвращать не спешили. Яблони остались без питья. В такую жарищу и колючкам трудно было без воды выдюжить, а тут яблони.

— Давайте думать, — сказал Астахов, придя к ребятам рано поутру.

Солнце, лишь на четверть поднявшись из-за горизонта, начало так калить землю, что от нее, казалось, глухой гул пошел, как в бесснежные крещенские морозы.

— Насос вернут через неделю, не раньше. Конечно, можно кликнуть обратно и садовую бригаду. Но тогда конец всей нашей тайне, и я в неловкой подвеске вместе с вами. У нас есть Серко и Рыжко и две сорокаведерные бочки. Одюжим?

Ребята не торопились отвечать. Шутка ли — сто корней только одних яблонь. А воду надо сначала начерпать в озерине, потом подвезти и разделить по деревьям. Каждой по десять ведер на раз.

— Молчание — знак согласия, — сказал Витька. — Одюжим, дядя Семен. Только Серка и Рыжка надо подковать, а то съезд к озеру склизкий, ногу подломить могут. Раньше у нас ковал лошадей Ажарнов, а сейчас в центр водят.

— С подковкой я знаком, — обнадежил Астахов. — Справлюсь. А вас заранее благодарю за согласие.

— Не за что, — ответил Кито. — От тяжести, говорят, пупы развязываются, дак вы, дядя Семен, сыромятных ремешков припасите, в случае чего мы их в закрутку морским узлом.

Подковали Серка и Рыжка. Поставили бочки на брички, из ведер сообразили черпала на длинных ручках. А яблони ждали воду: лист становился все мельче, так коробило его солнцем, что песню начинал петь. Маленькие плоды виднелись сквозь тощую листву бесконечными зелеными точками.

Со склада Астахов привез мешки с дустом.

Потрескавшаяся земля пила воду жадно, торопливо, словно боялась, что эти работники уйдут, оставив снова ее наедине с палящим солнцем. Десять ведер уходили бесследно, лишь темное пятно держалось несколько минут.