Альберт Усольцев - Светлые поляны

— Стой, — сказал Витька негромко. — Зачем воруешь?

— Не ворую, а тяну, — спокойно ответил парень.

Витька оторопел — он помнил, что вот так же ему отвечал Гудрон, тот самый Гудрон, которого встретил он, Витька, на железнодорожной станции, куда приехал с матерью грузить цемент. Это было лето сорок пятого… И парнишка, скуластый, с лиловым, будто специально покрашенным крушиновым соком, носом тоже запомнился. Этот очень похож, только тощий и глаза еще больше, словно блюдца.

— Чужое берешь, значит, воруешь…

— Не ворую, а тяну…

Свернув пробку, парень вдруг резко рванулся мимо Витьки и побежал, ловко лавируя среди базарных рядов. Обидно стало Витьке не за капусту: черт с ним, с кочаном, не убудет, не прибудет у «Страны Советов» от одного вилка… Вор ведь! И так спокойненько ворует. Да еще насмехается: «Не ворую, а тяну…»

Бросился Витька вслед за парнем, хоть тот и был на вид его поздоровее, пожилистей. За воротами, на пустыре догнал. Сделал подножку — парень упал. Но ни пробки, ни капустного кочана не выпустил, что и позволило Витьке быстро заломить его правую руку.

— Капусты пожалел, да?

— Пожалел…

— Не ем я твою капусту! Я только кочерыжку люблю.

— А пробку зачем свернул?

— Так, из спортинтереса.

— Вот сейчас пойдем к машине, поставишь пробку на место, положишь кочан и извинишься…

— Это перед кем же?

— Перед старшим. Есть у нас старший…

— Жди, варнак, свистнет рак…

Изловчившись, парень освободил руку и сильно ударил Витьку ногой. Удар едва не пришелся в пах — умело бил парень. Витька увернулся и снова сбил парня с ног.

— Не хочешь идти, донесу на спине, а все равно извинишься… Как тебя зовут?

— Зовут Зовутком, величают Обутком, а фамилия — Бешмет!

Витька от неожиданности даже отпустил парня.

— Слушай, а ты не Гудрон?

— Я?

— Ты!

— Были годы, звали и Гудроном.

— В сорок пятом… проезжал по станции Краснополье?

— Я много где проезжал, — сказал парень миролюбиво, уже вырезая кочерыжку складешком. — Названия не записывал, тем более не запоминал.

— Да ты же Гудрон, — сказал Витька. — Ну ей-ей! А меня помнишь? Отца я хотел встретить в воинском эшелоне, но не довелось… Вместе с тобой дежурили… Ты еще меня обокрал, одежду взял…

— Я много кого шмонал, разве всех упомнишь…

— Гудрон, Гудрончик, да вспомни же! Жмых мы с тобой ели…

— Вот жмых помню. Фу, гадость! И тетка вроде какая-то, на слона похожая, мне уши тянула: «Москву видал? Париж видал?»

— Точно! Катерина Шамина это!

— Ну, дак как тебя звать? Запамятовал я…

— Виктором, Витькой…

— Ну, привет, корефанчик! Привет, Витек. Что ж ты для старого знакомого пожалел кочан капусты?!

— Да не жалко мне, Гудрончик! Ешь, я тебе еще дам… Не надо было красть…

— Не крал я, а тянул.

— Все равно…

— Разве я знал, что ты в хозяева заделался — капусту на базар машинами возишь. Своего человека я бы не стал шмонать: взял бы — и все. А пробка мне тоже нужна, как рыбе зонтик! Так, из спортинтереса…

— Все равно нехорошо, Гудрон. Пойдем, извинишься перед нашими. Они простят… И кочерыжек возьмешь…

— Кочерыжки — дело! А тетка эта, на слона похожая, не с вами?

— С нами.

— Тогда не пойду. Мне собственные уши дороже.

— Пошли! Я и пельмени там, у машины, оставил… Были горячие… Ты чем сейчас занимаешься-то?

— Путешествую.

— Учишься?

— Я же сказал, путешествую.

— Сочиняй… У нас все учатся. В каком классе?

— Внеклассный я… В основном на багажных полках или в вагонных ящиках… Ревизоры и мильтоны мешают, а то бы «учился» в первом… На мягоньких диванчиках… Слышь, Витек, а это отец твой у машины… Издаля я посмотрел — форма под белой курткой вроде солдатская…

— Офицерская… А мой отец не вернулся…

— Как так? Ага, ясно… А я японцев так и не встретил, здорово их наши гнали! Ни одного самурая не удалось увидеть… Ссадили меня в Иркутске, в детдом определили, только я сбежал… Я вообще из шести детдомов сбежал…

— Что же ты делаешь?

— Фу, Витек, какой ты непонятный — пу-те-ше-ствую!

— Знаешь, идем все-таки к нашим…

— Извиняться?

— И для этого.

— А для чего же еще?

— Да ведь бездомный ты…

— Тебе какая забота?

— Большого дела нет, но ты же… без дома…

— Не я один.

— Ты тогда не объяснил, где твои мать и отец.

— А я знаю?! Бомбежку помню, детдом помню, воспитателей…

— А отца?

— А ты?

— Я не помню. Но если бы встретил, узнал, — сказал Витька чуть слышно.

— И я бы, наверное, узнал, — согласился с ним Гудрон.

Подумал, доел кочерыжку, сказал тверже:

— Я бы точно узнал! Я помню, как ехал на его плечах по вишневому саду…

— Так не пойдешь извиняться?

— Извинись ты, Витек, от моего имени…

Широкая улыбка застыла на хитроватом лице Гудрона.

— А меня ждет дальняя дорога и казенный…

Не успел он договорить, Витька ловко выхватил из своих брюк ремень и связал руки Гудрона.

— Я же предупреждал — не пойдешь, донесу…

— Ненормальный ты, Витек, что ли?

— А красть, по-твоему, нормально? Попросишь прощения у старшего, и катись на все четыре стороны…

— Кто? Кто старшой-то? Не та тетка, на слона которая…

— Шофер.

— Ну это еще ничего. Только я все равно не пойду пешком — неси, коль придумал. Мне ботинки беречь надо для дальней дороги.

— И донесу!

Витька чуть нагнулся, взял Гудрона так, как берут не слишком тяжелые, но длинные мешки — на плечо. Понес.

— Витек, а может, мы с тобой вместе попутешествуем… вот таким макаром?! Красота! И одной пары ботинок опять же надолго хватит…

Торговля шла полным ходом.

Астахов стоял у крюка, монтировкой бил по кривой ручке, пытаясь открыть и боковой борт, чтобы было удобнее брать вилки.

Астахов удивленно посмотрел на Витьку — что это за человека он доставил к торговой точке таким странным образом. Длинный парнишка, глаза воровато рыскают, в руках держит радиаторную пробку и кочан с вырезанной кочерыжкой.

— Вот привел… вернее, принес Гудрона, — сказал Витька. — Остальное он скажет сам…

— Кто такой? — спросил Астахов.

Гудрон молчал.

— Дружок мой старый, в сорок пятом встречались и расстались. Не думали, что… капуста нас снова сведет, — пояснил Витька. И видя, что Астахов по-прежнему ничего не понимает, заключил: — Гудрон, дядя Семен, ехал вам на помощь, самураев добивать, только в Иркутске ссадили и в детдом направили. А вы тем временем и с японцем рассчитались…

— Точно ехал? — спросил, сразу заинтересовавшись верзилистым парнишкой, Семен Никитич.

— Было дело. Пилил на товарняках.

— В Иркутске сняли?

— Случилось…

— А мысль была нам помочь с япошками разговор до точки довести?

— Еще какая!

— Ну, тогда здорово, фронтовик!