Давид Самойлов - Ранний Самойлов: Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х [litres]

В 1940 году мы начали действовать. Государство не знало нас. Мы предлагали ему себя. Мы гордо назвали всех наших поколением сорокового года. Это дата нашего вступления в жизнь. Мы начали штурмовать литературу. В этот труднейший и прекраснейший год нашей жизни многие из друзей ушли на войну. Наше поколение впервые узнало ужас боя и прелесть воспоминания о нем. С этой войны не вернулся юноша Миша Молочко. Друзья уже создали легенду о нем. Мы вспомнили его фразу: «Романтика – это та будущая война, в которой победим мы». Мы стали суровы и строги друг к другу. Для нас осталась единственная романтика – победить.

Я небрежно и торопливо набрасываю эти строки. Я еще не умею писать прозой. Мои фразы не приструганы друг к другу. Выражением нашего времени были стихи. Нас тянуло к эпосу, но у нас не было эпопеи. Гражданская война – это наши отцы. Пятилетка – наши старшие братья. Отечественная война сорок первого года – это мы.

Все три эпохи имели свои недостатки. Отцы пришли в социализм, полные идеальных схем. Они пробовали проводить их в жизнь. Появилось множество измов. Конструктивизм, футуризм, имажинизм. После многие поняли, что это нереально, что жизнь исправляет схемы, что правда одна для всех. Они ощупью искали путей к ней. Они придумали ей название: социалистический реализм. Но ни они, ни последующее поколение не умели его осуществить. В результате пострадали мы: наши головы были забиты идеальными рецептами жизни и реющим над ними общим правилом: все относительно. Мы искали того, что Гегель называет конкретной истиной. Война сорок первого года прервала эти поиски. Люди нашего поколения разными путями пришли к одному: все на фронт. Здесь были герои, трусы и обыкновенные люди. Никто не отрекся от войны.

Если мне придется когда-нибудь писать, я напишу о том, как категория долга стала для нас господствующей. Это единственное чувство, которое следует внушать людям с пеленок: долг.

Наши братья уже знали, что это такое. Но они были детьми реконструкции. Они героически трудились. Они создали себе памятник: город Комсомольск. Этот памятник был результатом прекрасной прямоты мыслей. Но он же был свидетельством их односторонности. Они переделывали себя, как переделывают вещи. Они верили в конкретное. Им нравилась «Шапка» [80] «Шапка» – стихотворение А. Безыменского «О шапке» (1924), посвященное Л. Троцкому. Безыменского. И мы, сопливые скептики, тогда не понимали их, как позже они не захотели понять нас. ‹…› А поэты старших братьев учили: коммунизм – это каждая мелочь. Я помню напечатанные в журнале стихи о катетерах. Эти поэты привыкли к мелочам. Они писали о них уже без вдохновения. Позднее мы вычитали или придумали теорию штампа. В ней было оправдание этой мелочности. Штамп показался нам началом возрождения, как песни провансальских трубадуров…

‹…›

Я перелистываю свой дневник, написанный безобразным языком начитанного мальчишки. Там есть спор инстинктов и почти отсутствуют идеи. Это вавилонское смешение различных силлогизмов. Не мудрено, что мы с таким трудом выпутывались из них. ‹…›

Шел тридцать шестой год… ‹…›

Мне было шестнадцать лет, и я знал много. Много для шестнадцати лет. Я писал стихи плохие и бесхитростные. Стихи о старых восстаниях, о Спартаке и Гильоме Кале [81] Гильом Кале (Каль) – руководитель Жакерии; казнен в 1358 году. . Но этот героизм стоял в том же ряду понятий с прописной буквы. Я бессознательно отделял его от собственной жизни. Но на душе было нехорошо. В сознание постепенно проталкивались будни. Многие вопросы требовалось решать реально. Я охладел к стихам. Как мы тогда говорили, это было типичное не то. ‹…›

Я узнал людей, которые вели себя необычно. ‹…›

Они любили блоковские «Пляски смерти». Я вдруг вспомнил об этом с ужасом:

Я попал к этим людям и поверил им. Они приняли меня охотно. Я был новинкой. Они придумали меня таким, каким я не был, каким я был им удобен. Я охотно откровенничал. Я не знал правды. Я искал ходов к стершимся школьным истинам, я искал романтики. Они мне предложили свою правду и свою романтику. После Павел Коган очень точно написал об этом в своей поэме [83] Павел Коган очень точно написал об этом в своей поэме … – имеется в виду неоконченная поэма, которую автор первоначально называл «Владимир Рогов», а потом «Первая треть». См. запись от 15.04.1943 . : «Нас мало». Вот основной принцип: «Мы не похожи на других. Других удовлетворяют формулы, а нас нет. Социализм – это прекрасно, но он далек. А нас мало. Мы должны беречь себя для больших дел». О характере этих дел никто никогда не говорил. Их не было. ‹…› Меня считали цельной личностью, мечтателем. Я не должен был помышлять о деле. Я стал снова писать стихи. Ужасные и фальшивые. О любви, которой не знал, о чувствах, которых не испытывал, о вещах, которые мне были чужды. Я был уверен, что так надо. Я честно зарабатывал право на исключительность. Мой мозг изощрялся парадоксами. Я перечитал кучу книг. Как хорошо, что не с них я начал свое чтение. Французский декаданс, Андре Жид [84] Французский писатель Андре Жид (1869–1951) в ту пору был очень популярен в СССР. , символисты вошли в мой репертуар…

12.08

Почему мне не сорок лет? Мне было бы легче умереть. Я сделал бы хоть часть того, что мог. А так, десяток стихов, стопочка заметок. Почти все это написано еще тогда, когда основные мысли были еще невзрачными зародышами.

О! Мне необходимо жить.

22.10

Уже более месяца я на передовой. Живу как простой солдат. Каждый день я могу умереть. Но эта мысль уже привычна. Она не трогает. У меня появились замашки жителя блиндажей. Часто спрашиваю себя: я ли это? Вчера выпал первый мокрый снежок. Улетают гуси. ‹…›

I. Эстетика.