Владимир Фоменко - Память земли

Орлов гордился своей умелостью перед Сергеем, радовался каждому его удивленному и уважительному взгляду… Так солидный мужчина на рыбальстве или у верстака, с рубанком в руках, старается быть приятным полюбившемуся ему десятилетнему мальчишке. Обоим есть что взять. Мужчине — почитание мальчишки, мальчишке — великий опыт старшего друга. Голиков, не замечая сам, начал копировать Бориса Никитича. Уже на другой день совместных поездок он стал произносить неторопливое, идущее из глубины груди «кгм», как это делал Орлов, и так же, как Орлов, надевал на лицо непроницаемое выражение, когда слушал председателей колхозов.

Но что касалось основного, то есть работы, то, к тоске Сергея, оказалось: кроме переселения станиц и продуктозаготовок, существует целая пропасть других, не менее важных вопросов. Сергей наивно думал, что, упорядочив эти вопросы, он примется за волго-донскую стройку, хоть немного столкнется с ее смелым общим проектом и заманчивыми подетальными разработками, с ее новой техникой, известной Сергею лишь по литературе. Он, точно к светлой поляне, продирался к Волго-Дону сквозь цепкие кустарники сельских дел, но кустарники разрастались все гуще и непролазней. Это были вопросы быта, комсомольской работы, культуры, партийная учеба в колхозах, трех совхозах и трех МТС района; прием в члены партии и всяческие персональные дела, которые следовало заранее готовить, а затем разбирать на бюро. Главным же, что трепало нервы непривычного к таким вещам горожанина Голикова, было неблагополучие в степных частях района.

В этих отодвинутых от Дона равнинных массивах прошел летом суховей. Он особенно испепелил возвышенный, открытый рельеф, без остатка выжег хлеба, огороды, бахчи, выпасы. Как говорили люди и как видел своими глазами Голиков, на многих полях была выдута до глины даже сама почва. Зерно, что собрали в наименее пострадавших, то есть береговых, придонских колхозах, осенью вывезли из района в виде госпоставки, а теперь такое же самое зерно (если не то же самое) ввозили обратно в район в качестве семенной ссуды. Сергей не мог уразуметь этих встречных перевозок, хоть Орлов и втолковывал ему всю сложность и обязательность централизованного планирования. Степные погорелые колхозы, наряду с переселяемыми станицами, были в центре деятельности Орлова и Голикова.

В то утро, когда Тимур Щепетков отправился из своего дома в Кореновском на стройку коммунизма, Орлов и Голиков поехали в отдаленный, особенно выгоревший колхоз «Маяк». В степи было промозгло, резко ветрено. Гнилая ростепель, наступившая в канун Нового года, все держалась, и Орлов с Голиковым, чтобы не засесть в грязи, ехали трофейным райкомовским вездеходом, с включенным передним мостом. Сергей, как всегда, уступил Орлову переднее место в машине, но, завидя какой-нибудь хутор, тянулся через плечо Бориса Никитича и, протирая перчаткой запотевшее стекло, смотрел вперед. На крышах хат была надобрана солома. Свеже-желтые ее выгрызы четко отделялись от коричневой верхней корки. Сергей уже знал: солому брали на корм коровам. Снимали по-хозяйски, начиная не с жилой части хат, а со стороны навесов.

Навстречу вездеходу попадались брички, идущие на станцию за посевным зерном. Возчики лежали на дне бричек, подняв воротники, хоронясь от напористого ветра и дождевых дробин; гривы лошадей трепало. Местами, на околицах хуторов, работали люди — возили на поля навоз-сыпец и «химию» или занимались строительством. Летом рабочих рук не хватало, и сейчас, несмотря на распутицу, закладывались хозяйственные постройки. На въезде в «Маяк» Орлов остановил машину возле группы женщин, вылез с Сергеем из кузова. Колхозницы рыли котлован для овощехранилища, долбили землю лопатами и ломами. Сверху почва оттаяла и чавкала под железом, а там, где котлован уже углубился, промерзшая в декабре земля была вязкопластмассовой, не поддавалась ни лопатам, ни клевкам лома. Ветер однотонно хлопал плащами, облепливал юбками колени женщин. На веселый вопрос Орлова, как дела, люди промолчали.

Сергей не раз уже замечал, что сейчас, в дни строительства, когда даже сам воздух только и гремел что о великом счастье преобразуемого Дона, колхозники выжженных в засуху хуторов реагировали на это раздраженно, даже с враждебностью. Орлов окликнул какую-то рослую старуху, громко повторил:

— Ну так как же, мамаша, живете?

— По-жукову, — ответила бабка. — Как жуки, цельный день в г… Ты лучше скажи, чем годувать коров? Они достижений не кушают. Или, может, бетоном их кормить? Кубометрами стахановскими!..

Сергей спасовал перед ястребиными глазами старухи, перед ее белыми космами, прижатыми ветром к лицу; но Орлов подошел к ней, спросил в упор:

— Вредите, тетенька?

Колхозницы перестали копать, кто со спрятанным, кто с открытым вызовом подняли головы. Они были явно на стороне бабки, злобно разглядывали Орлова, но Борис Никитич каждой своей фразой изолировал, отделял от них старуху, уверенно говорил:

— Пытаетесь, тетенька, сагитировать этих честных тружениц? Не получится. Не поссорите вы их с советской властью. Они строят свое хозяйство. Народное. А вы среди них человек случайный, нетрудовой.

И крепко, словно клин вбил в бревно, заключил:

— Чужачка вы!

Действительно, по справкам, наведенным в конторе «Маяка», выяснилось, что старуху уже судили за самогонный аппарат, за двукратное хищение общественного имущества. Орлов порекомендовал секретарю колхозного партбюро обсудить вопрос и о вредной агитации старухи. Определив старуху с первого взгляда у котлована, он оказался прав. Сергей уже привык к его неизменной правоте, однако, как он узнал, у старухи в сорок третьем погиб на фронте единственный сын, старшина, и это томило Сергея. Кроме того, было непонятно, почему Бориса Никитича не знали в лицо ни эта старуха, ни остальные колхозники… А может, действительно тратить время на показную демократичность, вроде личных знакомств с рядовыми, — это расточительство? Время, как боеприпасы, надо беречь для большого. Борис Никитич это умел. Он всегда целился в главное — в общее направление района. Сергей присматривался к твердому стилю Бориса Никитича и завидовал.

В райком вернулись к вечеру. Голикову нужно было посылать в областной комитет информацию о состоянии района. Он держал над бумагой перо, и перед глазами возникали крыши с их свеже-желтыми выгрызами, лица возчиков, глядевших со дна бричек на райкомовскую машину, вязкая земля, налипшая на лопатах женщин унылыми, безнадежными катухами. А Борис Никитич, помогая Голикову, обо всем этом писал:

«Район готовится к севу. Невзирая на бездорожье, используя тягло, сельскохозяйственные артели не прекращают подвозку посевного материала. Зимовка скота пока все еще неудовлетворительна. Относительно же капитального благоустроения артелей следует сообщить: колхозники осваивают строительство в зимних условиях, что является значительным шагом вперед по сравнению с прошлым годом».