Владимир Фоменко - Память земли

Провожая Роза и примолкшего Голикова, хозяин накинул ватник, вышел на крыльцо. Когда Голиков и Роз отошли, флигель осветило вспышкой, грохнул выстрел.

Это Лавр Кузьмич застрелил Рыжку, которая не гавкала.

Наутро, когда Голиков проснулся и вышел из хаты Черненковых, где ночевал, все вокруг было бело, весело, подвижно. Летел снег. Он нарядно облепливал дома, заборы, деревья… Чья-то пара лошадей стояла в снегу, как ватная, не видно было даже сбруи. Возле лошадей детвора — тоже в снегу — катала огромный белый ком, толкала его плечами и руками. Половина детей оказалась черненковскими. Сами Черненковы уже ушли; старшая девочка отправилась с Голиковым в хату и, с материнской ухваткой исполняя роль хозяйки, накормила его разжаренными варениками и кислым молоком. Сергей отправился в клуб, где на девять утра назначалось собрание. Он с тревогой шагал по праздничной от снега улице, жалел о потерянной ясности и злости, с которой ехал вчера в Кореновский и с которой расстался в доме этого прибауточника, Лавра Кузьмича. Сейчас Голиков понимал, точнее, ощущал тоску людей по их земле, политой их кровью, возделанной их умелыми, ороговевшими, как у Фрянскова, руками.

Не дойдя целый квартал до клуба, Сергей уже увидел толпу тех самых хуторян, о которых он всю ночь думал.

Что касалось самих людей, о которых думал Голиков, то незначительная их часть — правленцы — поминали его, забравшего солому, лихом, а рядовые, то есть большинство, и вообще не знали, что на свете существует какой-то Голиков. Они беззаботно шутили и смеялись. Видимо, хутор вошел в обычную колею, привык за последние недели к постоянным потрясениям, жил среди них своей жизнью, как и на фронте среди ранений, даже смертей люди живут, пьют водку, любят…

У клуба было шумно. Подходили все новые женщины и мужчины, приодетые точно к октябрьской демонстрации; отдельно стояли девчата, отдельно — парни с цигарками; всюду бегали школьники, кидались снегом, получая по шеям от взрослых. Школьников сегодня отпустили, потому что педагоги — члены колхоза — тоже явились на собрание, как явился и весь карьер. Поодаль, еще не отправленные на конный двор, виднелись брички, привезшие людей с ферм, а рядом — чей-то новый.«ЗИС» и солидная, цвета морской волны, «Победа» Орлова. Сбоку стоял сам Орлов с хозяином «ЗИСа» — плотным мужчиной в каракулевой кепке. Голиков и Орлов пожали друг другу руки крепче, чем всегда, чтоб не показать один другому охлаждения из-за истории с соломой. Весь райцентр понимал, что перевод Орлова в Ростов теперь задержан, острили, что Голиков «подстелил Борису Никитичу соломки, чтоб мягче упасть», но сам Орлов держался мирно; мирно держался и Сергей, которого Орлов тотчас познакомил с плотным мужчиной. Должность мужчины напоминала выписку из приказа, произносилась длинно: «Заместитель начальника экспедиции по проектированию населенных пунктов в связи с затоплением». Он обрадовался Голикову.

— Отлично, что вы здесь, — сказал он. — Я уже говорил товарищу Орлову, что собрание надо провести по высшему классу.

Он сообщил, что в соседних, тоже затопляемых, районах станицы Нагавская, Верхние и Нижние Чиры и хутор Коркин пятый раз «забаллотировывают» выделенные им участки, и область будет делать «серьезные выводы по руководителям районов». Не повторить бы их ошибки. Щепетковцы должны сейчас твердо выбрать пустошь.

— Не так это просто, — заметил Орлов. — Правление-то у них завалилось, ни к чему не пришло. Даже решение не подготовило.

— Значит, — поправляя каракулевую свою кепку, сказал заместитель начальника по проектированию, — пусть щепетковцы утверждают любое место.

— Нет уж, — запротестовал Голиков, — любое нельзя. Как же допустить, чтоб они покинули такую благодать, как Кореновка, и не имели перспектив! Надо нажать на все и вся и выбрать именно орошаемую землю.

Орлов звучно засмеялся:

— Делаешь, успехи, Сергей Петрович. Решать-то как-никак должны члены колхоза, а не ты. А ты можешь или соблюдать демократию, или пытаться ее нарушить.

Он стряхнул с рукавов снег, кивнул на клуб:

— Народ вон уже повалил. Пошли!

В коридоре у входа в зал меловыми буквами на красной материи было написано: «Добро пожаловать», а в зале над сценой — привычное «Слава великому Сталину!» и «Да здравствует Волго-Дон!». Президиум, по предложенному из рядов, но тщательнейше подготовленному списку, избрали такой обширный, что казалось, все люди переместятся из зала на сцену. Первыми назвали Орлова и Голикова. В дружной стрельбе хлопков, встав всем залом, избрали почетный президиум — всех членов Политбюро.

После информации Настасьи Семеновны о поездке на пустошь начались прения. Все развивалось, как хорошо продуманное закаленными генералами, расписанное по пунктам сражение. Руководящие работники, занявшие первый ряд президиума, были людьми опытными. Они все время помнили о провалившемся позавчерашнем правлении и были начеку. Довольные, первой удачной операцией — толковым сообщением Щепетковой, они старались дать высказаться массам, придерживали собственные выступления на случай плохого поворота. Активнее всех выступали кадры Конкина, Черненковой, Милки Руженковой. Они до небес превозносили значение искусственных поливов, расхваливали перспективы пустоши, но чем сплоченней действовал актив, тем больше замыкались, видимо берегли до поры силу, сторонники хутора Подгорнова.

Сидели уже два часа. Было душно. Все больше спирался запах мокрой согретой одежды, нанесенного на валенках и сапогах растаявшего степлившегося снега, густого дыхания людей. Голиков не мог уловить, в каком именно месте покачнулась и пошла под уклон идея нового участка. А она пошла… Желая сразу же выправить, Голиков взял слово, стал говорить о революционности степных орошений, о поливных и других машинах, которые не пройдут по изрытым природой подгорновским кряжам, а зато, как по выструганному столу, двинутся по равнинам пустоши, обеспечат урожай щепетковцам — замечательным мастерам земли. Когда он сел, одни хлопали, другие — он видел — насмешливо шушукались. Голиков не знал ни тех, ни других… А их было много, таких, как Сережка Абалченко и Милка Руженкова, готовых в огонь за новое; таких, как Фрянчиха, готовых тоже в огонь за старину; и людей, вроде Маруси Зеленской, не понимающих, кто прав, кто нет. Даже руководители, стремившиеся к одной цели, исходили из разных мотивов. Щепеткова, которая вела собрание и боролась за пустошь, ненавидела ее. Пустошь с первого взгляда не приросла к сердцу Щепетковой, хотя хозяйским умом Настасья понимала преимущества приморского участка. Дарья Черненкова тоже боролась за пустошь, но делала это потому, что имелась рекомендация обкома — заселять орошаемые территории. Для Конкина с Голубовым пустошь была живой дорогой в завтра, по которой они уже вели людей на своих курсах. Для Орлова и заместителя начальника экспедиции по проектированию населенных пунктов пустошь означала выполнение служебного долга.