Владимир Ухли - Шургельцы

— Вот как… А я и не знал, что Ерусланов болен, — покачал головой Ильин. — Подождите меня, пожалуйста, я сейчас… — он направился к домику животноводов.

Там за печкой похрапывал Трофимов. От скрипа двери проснулся, раза два громко чихнул, сбросил выпачканное мелом пальто, встал, пошатываясь, среди комнаты.

— Степан Николаич? Рад вас приветствовать. Когда приехали? Простите, переутомился, чуть прилег да заснул. Удивляюсь на наших сельских начальников: первого секретаря райкома не могут встретить по-человечески. Очень уж загордились они.

— Это неважно, товарищ Трофимов… Что это с вами?

У Трофимова один глаз почти совсем заплыл, под другим — огромный фонарь.

— Товарищ Ильин, скрывать не буду. Семейное положение весьма осложнилось. — Трофимов расстегнул рубаху, показал исцарапанные плечи. — Спина и поясница тоже изранены.

— С кем дрался?

— Я с людьми в драку не вступаю. Жена чем попало била. Или ее, или себя порешу! Я вас, товарищ секретарь, предупреждаю… Как глаза откроются от нанесенных ран, акт составлю. — Трофимов сел за стол, пригорюнился.

— Да вам надо к врачу обратиться, иначе заражение может быть.

Трофимов только рукой махнул.

Ильин вышел, Трофимов поплелся за ним, все бормотал про акты, привычно, однотонно.

— Спани и Плаги-ака подписаться заставлю. Мною райком партии интересуется. А какая-то надо мной издевается!..

Ильин попросил Спани сесть в машину. Они подъехали к дому Ванюша.

В маленькой комнате, оклеенной голубыми обоями, на старой деревянной кровати, коротко и беспокойно дыша, лежал Ванюш.

— Ванюш, сынок, Степан Николаевич приехал. Подняться не сможешь?

Глаза Ванюша казались огромными на исхудавшем лице.

— Степан Николаевич, это вы?

— Я, Иван Петрович, — откликнулся Ильин, с жалостью глядя на Ванюша. Он снял пальто, повесил его у двери, пощупал печку и подошел к кровати. — Что ж это ты, брат, — сказал он растерянно, достал платок, долго вытирал лицо, хотел было закурить и не закурил, положил папиросу на шесток.

— Мама, помоги подняться.

Гость и Спани усадили Ванюша, положили ему за спину большую подушку. Ильин опустился на скамейку.

— Очень тяжело болел, в бреду метался. — Спани достала из шкафа бледно-голубой листок, показала гостю. Там было написано: «крупозное воспаление легких».

— Ты, говорят, в больнице был? Как же ты дома очутился? Я только из командировки приехал, на ферме о твоей болезни услышал.

— Мама очень горевала, в город ей ходить сил нет. А я знаю, она день и ночь плачет. Вот и упросил, когда температура нормальная стала. Да потом… — Ванюш замялся. — Больных сейчас очень много, долго место занимать стыдно. За мной и дома хорошо ухаживают.

Ильин сокрушенно качал головой, говорил как бы самому себе:

— Поберечь бы надо… Не бережем людей. — Пощупал пульс у больного, но, видно, ничего не расслышал — очень был расстроен.

Спани хотела угостить гостя чаем. Но Ильин, поблагодарив за уважение, заторопился, крепко пожал Ванюшу руку, пожелал здоровья, просил беречь себя. В сенях хотел дать Спани деньги на лекарство и питание, но Спани так замахала на него руками, затрясла головой, что он совсем смутился, невнятно попрощался с ней и чуть ли не побежал к машине.

На ферме Ильин встретился с председателем сельсовета и председателем колхоза. Сразу начался резкий разговор.

— План сдачи молока и масла как выполнили? — спросил Ильин.

— У шургельцев известно как. Зерном, — усмехнулась Шишкина. — Себе не оставили почти…

Ильин заглянул в блокнот.

— На сегодняшний день, не считая сданных в счет мясопоставок, у вас на ферме должно быть сто сорок четыре коровы. А здесь всего семьдесят шесть голов. Где остальные? — И сам ответил: — Они у вас пали.

Услышав это, выскочил во двор и ветсанитар.

— Сейчас мои акты понадобятся, — заявил он торжествующе. — Вот, Сергей Семенович, видишь, твои специалисты какие дальновидные.

— Что же, вы их актами кормили? — гневно спросил Ильин.

Трофимов трусливо метнулся, съежился.

— Помолчи ты! — досадливо отмахнулся Шихранов.

— Кормов нет, знаете сами, Степан Николаевич…

— Знаю, но не понимаю. Вас не понимаю, — сухо отозвался Ильин.

Когда возвращались с фермы, Ильин спросил у Шихранова:

— Ерусланова навещали?

— Сколько раз собирался, так и не собрался.

— Жаль. Вам нужно было сходить посмотреть. Изба холодная, нетопленная.

— Спани молчит… Коль ребенок не плачет, мать не разумеет.

— Хорошая мать крика детского не ждет. Придет время, обязательно покормит, — возразил Ильин. — Не все просить умеют. Такие, как мать Ванюша, не попросят… Ну ладно, едемте в поле. А вы оставайтесь, — мягко сказал он, взяв Шишкину за руку. — Оставайтесь, а то тряско. — Шишкина порозовела, кивнула молча.

На том же «козлике» выехали из деревни.

— Еще вот что, — покашливая, сказал Шихранов, — приходится помногу заседать, из-за каждой мелочи собираемся, просиживаем, совещаемся.

— Вы в правление одних пустомель выбрали, что ли? — удивленно спросил Ильин.

— Не сказал бы.

— Если так, почему боитесь на ходу вместе со всеми решать?

— Тут, как говорится, ситуация. — Шихранов важно наморщил лоб. — Коль откровенно, то скажу. Товарищ Салмин навязывал подобный метод. Но дело повернулось к обезличиванию руководства и снижению роли председателя. — Шихранов покрепче ухватился за скобу, прикрепленную к спинке переднего сиденья. — Не говорю, что члены правления не нужны, только каждый вопрос голосованием решать не годится, у руководителя своя голова на плечах есть. Можно и единолично.

— Можно, да надобности нет, — сухо ответил Ильин. — Посоветоваться не трудно, а заседать необязательно.

Они подъехали к месту, где молодежь сгребала снег, ставила щиты, чтобы защитить поля надежным покровом зимой, обеспечить влагой по весне. Ягур, заметив машину, поднял лопату, как винтовку, с серьезным видом зашагал навстречу.

— Зачем озоруешь? — прикрикнул Шихранов.

— Так молодой ведь, — защитил его Ильин, слезая. — Лопату мне дай-ка.

Ягур протянул лопату Ильину. Ильин стал складывать снег. Когда куча выросла выше колен, он стал обшлепывать ее лопатой, утрамбовывать.

— Мой дедушка всегда так делал. И сильный ветер ее не развеет, будет стоять, пока солнце не пригреет по-весеннему.

Ягур не выдержал, поднялся на сложенный Ильиным холмик.

— Эге, ребята, на таком и сплясать можно, не развалится.

Но его не слышали. Все, разгорячась, стали просить Ильина, чтоб устроили вечернюю школу. Многие учиться хотят. А в бурундуковской школе учителей не хватает и не принимают всех желающих.

Ильин обещал помочь.

Поехали дальше.

На краю Сюльдикассов, около ветряной мельницы, Ильин увидел толпившийся народ, велел шоферу остановиться. Шихранов подумал осуждающе: «Бывают же такие беспокойные. Все им надо».