Владимир Ухли - Шургельцы

Мать на него наглядеться не могла, говорила: «Мой Прухха как гренадер, красивый, статный, голубоглазый, девчата ему в глаза смотреть постесняются. Весь в меня».

Прухха вырос на самом деле красавцем. Но был диковатый, с девушками говорил мало. Слышно было, попивает он: мать сама самогон гонит, сама подносит, ничего ей для него не жалко. То с устатку, то для аппетита давала выпить, или так уж любила, что самое дорогое давала, или привязать к себе навсегда хотела — кто ее знает? Пьяным Прухху, правда, на улице еще не видели.

Годы шли, стукнуло ему восемнадцать. Однажды поехал он с парнями на сенокос за Волгу. Там была и девушка по имени Прась. Прухха возил накошенное и высушенное сено к стогу. Девушка помогала складывать. Прухха был очень рад. Он ее среди девчат давно приметил. Прась была как камыш стройная, веселая, работала она ловчее всех. Глаза у нее как васильки полевые, а губы маленькие, круглые. Прухха не заметил, как день прошел, закатилось солнце, настал вечер. И до третьих петухов провожали они друг друга.

Сельская молва связала Прухху и Прась. Да они и не скрывались. У Прась уж такой характер — легкий, открытый, да и чего скрывать — дело хорошее, чистое: любовь.

С тех пор прошло три года. Прухха должен был вот-вот вернуться из армии.

Прась с подружками на берегу Тельцы мочила коноплю.

— Это было на лугу, за Волгой, мы с ним подвозили сено, — рассказывала Прась своей закадычной подруге Сухви, — я на него тогда первый раз посмотрела как следует. — Прась раскрыла синие глаза широко-широко. — И вот подумай — с тех самых пор он передо мной все стоит, не отходит. Увижу ли его? — Прась посмотрела вдоль реки. — Почему-то душа не на месте.

Сухви бросила в реку камень. По воде пошли круги.

— Вот так и в моем сердце, — сказала Сухви.

— У меня не то что круги, волны громадные, — сказала Прась и неспокойно засмеялась. Потом прыгнула легко, как козочка, на большую связку конопли, еле удержалась, чуть не упала в воду. — Приедет Прухха, мы с ним будем кататься на лодке.

Прась оттолкнула конопляный плот шестом, помахала рукой.

— Ах, господи, куда ты, упадешь в воду, холодная очень! — забеспокоилась Сухви.

— Я поехала, до свиданья! — крикнула девушка. — Плыву навстречу милому.

Ветер гнал по реке волны. Плот отплывал от берега все дальше. Белый платок у Прась раздулся, как дальний парус. Трепетали оборки платья. Только толстые косы, заплетенные голубой лентой, лежали на груди тяжело, спокойно.

— Ой, не утони! — кричала Сухви и перебежала по мосту на ту сторону. Прась уже стояла на берегу.

— А я ни капельки не испугалась, — засовывая под платок растрепанные белокурые волосы, сказала Прась. — Мне так хорошо было, весело, просторно. — Прась нет-нет да и поглядывала на дорогу. И не напрасно…

Со станции ехал воз. На нем сидели двое. Один из них по солдатской привычке держался прямо, а другой, понуря голову, качался из стороны в сторону. Это были Матви и его сын Прухха.

— Отец, помнишь, как ты возвращался с Урала?

— Помню, сынок, помню.

— Ты мне и сейчас кажешься таким, — сказал сын.

— Наверно, я такой и остался. А ведь меня недавно чуть на тот свет не отправили.

— Кто же?

— Молодчики, которые из армии возвратились, вроде тебя. По пьяному делу, конечно…

— Пьешь все?

— Вот поживешь, посмотришь — можно у нас без водки жить или нет.

— Не понимаю я тебя, отец.

— Поживешь — поймешь. Я не от водки пьян, а от твоей матери. Не выпьешь, так невтерпеж. — Наклонившись к уху сына, он прошептал: — Сынок, о прошлом вспоминать не надобно. Вот тут, — Матви показал на сердце, — горит, только огня не видно. Уж скоро вечер, а я в рот еще ничего не брал.

Прухха развязал солдатский мешок, протянул кусок колбасы.

— На-ка, отведай гостинец солдатский… От фермы-то тебя освободили?

— За скотом плохо ухаживал, контроля не было, сказали. В общем-то меня надо было давно снять, я ведь не своей головой работал… Чего там допытываться. Выгнали — и слава богу.

— Анись как живет?

— Анись-то? Да мать, чай, давно тебе не писала? Убежала наша Анись. На торф убежала, а теперь, говорят, в Буинске. А точно не знаем. Да в нашем доме кто выживет.

Прухха ничего больше не спросил.

К вечеру Матви привез сына домой. Посидели они, поговорили. Но Прухха, против обыкновения, не выпил ни рюмки, как мать ни угощала, и пошел из дома. Так хорошо, так мило ему было на улице. Не заметил, как полночь настала, как люди спать легли. Только молодые пары перешептывались на скамейках у ворот или под ивами.

— Шагай, шагай правой, — улыбнулся Прухха.

— Зачем? — засмеялась Прась.

— Я три года мечтал тебя увидеть. Как правой шагну, так начинаю о тебе мечтать. Очень мне здорово с тобой ходилось.

Девушка еще веселей засмеялась.

— Ну, хватит нам с тобой маршировать, еще научишь. — Она быстро повернулась к Пруххе, посмотрела ему в лицо, спросила: — За тобой на станцию отец приезжал?

— Отец, — печально ответил парень.

— Прухха, ты устал? — спросила Прась, хоть понимала, отчего он загрустил.

— Не устал. А нет никакой радости оттого, что у меня родители есть. Анись сбежала. А что она умеет? Как устроится? Совсем к жизни не готовая. Что видела? Грубость, жадность да отца пьяного. Я бы совсем не приехал домой, если б не ты. Только из-за тебя. И своим родителям так сказал.

— Не надо было родителям говорить.

— Пусть знают, скрывать нечего.

Подошли к дому Прась.

— Постоим.

Парень хотел обнять девушку, но она легонько отстранила его руку.

— Прухха, светает, до свиданья. — И она взбежала на крыльцо. — Счастливо оставаться. До свиданья, Прухха. — У нее почему-то сжалось сердце. Такой печальный стоял у ворот Прухха и руки опустил.

Дома ее ждала Сухви, не спала.

— Завтра чуть свет хочу в Буинск идти, — сказала она, обняв подружку за плечи. — Прухха не переменился?

Прась не сразу ответила, вздохнула.

— Думала, успокоюсь, как увижу его… — сказала она невесело.

— По-моему, никто не верит, что ты его любишь. Только не сердись…

— Это почему же? До него я никого не любила, в моем сердце, кроме Пруххи, никого нет. — Опять глубоко вздохнула. — Он за мать не отвечает. Я Пруххе верю, он добрый.

— Я тоже думала, не дождусь Ванюша из армии. Думала, он ни на кого не посмотрит. А вот… — Сухви побледнела. — Ни одну не пропустит, со всеми больно ласков.

— Да брось ты… все так это.

Сухви покачала головой.

— Помнишь, как он с Хвеклой любезничал?

— Ты Хвеклу спроси…

— Да неужто она скажет? — всплеснула руками Сухви.

— А чего же ей скрывать? Почему ты ей не веришь? И что ты такая недоверчивая…

— А чем я виновата? Когда вижу, что Ванюш с кем-нибудь из девушек говорит, у меня сердце так и покатится. Просто сказать стыдно, одной тебе открываюсь. Почему это так? Видно, сердце что-то нехорошее чует.