Владимир Ухли - Шургельцы

— Лучше бы надо сладить, да досок не нашлось: и эти принес из своего дома, для завалинки были припасены. Еще надо срубить ветлу, что растет за гумном, иначе вода корни подмоет, в пруд свалится. Э-эх, Сергей-то даже слушать не хотел, что надо запрудить. А ведь так берега обваливаются меньше. — Старик вынул свою трубку с медной головкой, набил табаком.

— Ну, спасибо вам, Мгди, ото всех, — сказала Анна и поклонилась старику в пояс.

Мгди даже растерялся:

— Что ты, что ты, дочка…

Анна сказала старику, что Салмин ждет его в правлении, и, перейдя по плотине на другой берег, пошла по улице. Дойдя до своих ворот, Мгди встал, глядел ей вслед.

— У этой и походка-то как полет птицы, и сама красавица, — проговорил он, открывая скрипучие ворота из жердей — у нас их называют ветряными, — вошел во двор. Положил свои инструменты и, предупредив старуху, поспешил в правление. «Опять заседание какое-нибудь собирают», — подумал он.

В тот вечер члены правления совещались с депутатами сельского Совета. Протокола не вели, сидели все кому как удобно. Никто никому не мешал, не придирался, никто не прятал своих мыслей.

Разговор шел о делах, которые надо было завершить до начала уборки. Бригадиры предложили не рассматривать больше заявлений с просьбой отпустить из колхоза. Ванюш рассказал о строительстве новых хлевов и коровника, о новой кормокухне.

Решили Мешкова по хозяйственным делам больше из деревни ни на шаг не отпускать. Рассмотрели заявление счетовода Никонова, все то же заявление, которое читали на собрании. Не отпустили его до сих пор, потому что другому счетоводу, человеку постороннему, надо платить деньгами или продуктами, а не трудоднями. А Никонов — член колхоза, имеет приусадебный участок, дом на колхозной земле.

— Как же это так? — спрашивала Шишкина. — При Шихранове работать мог, а теперь вдруг здоровьем сдал? Колхоз в тяжелом положении, а ты нас покинуть хочешь? Ты ведь наш, деревенский…

Никонов, хорошо зная законы, сказал, что заявление подал давным-давно, и более двух недель его никто удерживать не смеет. И прибавил тихо:

— Глаза больше не позволяют. А из колхоза не бегу. Куда пошлет бригада, туда и пойду.

Поневоле пришлось просьбу его удовлетворить, однако попросили его поработать, пока не подыщут нового счетовода. Никонов согласился работать еще не более недели, запер шкаф на ключ и направился к выходу. Сказал:

— В такой обстановке никто работать не сможет. Совсем не доверяют, каждый копеечный документ проверяют несколько раз. — И ушел, оставив дверь открытой.

Всем его слова были неприятны, но говорить о нем не хотелось, да и дел было много.

— Ефрем Васильевич, уж очень велик план работы. Успеем ли за пять-шесть недель? — покачал головой бригадир Сайка Михаил. Он спросил еще, скоро ли вернутся люди и лошади, посланные в Бурундуки на кирпичный завод.

Салмин сказал, сколько зарабатывают колхозники, работающие на кирпичном заводе, объяснил, что бурундуковцы согласились все выработанные шургельцами трудодни включить в счет оплаты за кирпич и обещали дать еще сверх намеченного пять тысяч штук кирпичей. Люди, услышав это, облегченно вздохнули, мужики погасили цигарки, папиросы, разговор пошел тихий, спокойный.

— Товарищи, с кирпичами еще не все, — сказал Салмин. — Оказывается, в Бурундуки приезжал председатель райисполкома и уже готовые наши кирпичи приказал вывезти в райцентр. И шургельцев грузить заставил.

— Надо счет предъявить. Колхоз не дойная корова! — в сердцах воскликнул Шурбин.

— До сих пор такого не было, — заметила Шишкина. — Так и жди, когда тебе райисполком уплатит!

— Хватит, мы овса, сена сколько для их лошадей при Шихранове вывозили, — сердито сказал Сайка Михаил. — Довольно, пора бросить по старинке жить… Салмину нечего бояться, мы его сами избрали, сами же защитим.

— Будем работать во всю силу, это и будет защита. Нечего попусту слова терять.

Время уже было позднее. Бригадиры подписали наряды на завтра, собрались расходиться. Председатель предложил в дальнейшем обсуждать колхозные наряды примерно за неделю вперед.

— Верно, — поддержали его. — Зачем каждый день собираться, до первых петухов цигарками чадить.

Тут вскочил с места Ванюш:

— Послушайте-ка, сегодня я был в Кияте, смотрю — ни одной коровы пет. Спрашиваю, где? В лесу, говорят.

Ванюш рассказал, что киятовцы сразу же, как только подсохла земля, начали пасти коров в лесу. Неплохо бы и шургельцам то же сделать, только необходимо будет отработать лесному хозяйству, участвовать в посадке молодого леса.

Поразмыслив, согласились. Да и другого выхода не было: коровы без кормов отощали, удои снизились.

Салмин и Ерусланов вышли из правления последними. Край неба на востоке уже посветлел. Пропели и вторые петухи. Ветер стих. В деревне покой, тишина.

В доме Ванюша горел свет. Мать дожидалась, наверное, с горячим самоваром. Ванюш пригласил Салмина зайти, чаю попить.

— Ну, а как… жена? — нерешительно спросил Салмин.

Ванюш коротко сказал, что Сухви уехала в Чебоксары.

— Хочет поступить в музыкальное училище, говорят, будет у сестры там жить. Сумеет ли поступить — кто знает, конкурс там большой.

— В консерваторию не захотела идти, я с ней пытался поговорить, — сказал Салмин. — В музыкальное-то училище, наверное, поступит. Десятый класс отлично кончила. Голос прекрасный.

— Кто знает, начнет учиться, — угомонится, может.

Спани услышала шаги на дворе. Быстро вышла из избы, открыла ворота. Очень обрадовалась Салмину.

— Говорят, ночной гость — нежданный гость. Но Ванюш позвал, я не отказался, — улыбнулся Салмин. — Как живете?

— Ничего живем пока, Ефрем Васильевич. — Спани вдруг замолчала и потом тихо добавила: — Вдвоем с Ванюшем живем.

— Мама, Ефрем Васильевич знает же, — вмешался Ванюш.

— Горе, которым делишься с дорогим человеком, это уже полгоря, сынок. Так говорил дед твой. Чего уж там скрывать? В деревне же все судачат.

Спани скомкала подол передника, поднесла его к глазам. Потом спохватилась, сказала ласково, что самовар давно готов.

— Мы сейчас войдем, мама. И суп и чай небось остыли, подогрей-ка немножко…

— Сынок, ты, никак, забыл, я же баню истопила. Идите помойтесь, и веники новые, и дыму уж совсем не осталось. Ефрем Васильевич, и вы вместе с Ванюшем сходите…

— Горячая баня не повредит, — согласился Салмин.

Спани и Салмину дала чистую пару белья, ведь у него дома и постирать некому. В кружку налила кислого молока помыть голову. Они зажгли маленькую лампочку, разделись в предбаннике, а нижнее белье взяли с собой и повесили на горячий шест. Ванюш зачерпнул ковш воды и плеснул на раскаленные камни, камни зашипели яростно, как живые. Маленькую баню заволокло паром.