Владимир Ухли - Шургельцы

Мужчина локтем оттолкнул Ванюша, но сам покачнулся.

Ванюш резко вырвал веревку из рук мужчины и повел корову к сельсовету, на ходу говоря:

— Пока согласия всех членов семьи нет, продавать скот нельзя. Таков закон.

— Закон, он и расходиться с женой не велит! — крикнула женщина ему вслед. — Сейчас пойду расскажу обо всем Сухви и твоей теще, ваш зять, скажу, как есть взбесившийся пес, с ним не только человек, сам черт, скажу, не проживет! — разорялась она. — Смотри-ка на него, хочет нас опозорить, собственную корову отнимает! Сам бы людей не смешил!

Ванюш покраснел, но смолчал, шел своей дорогой. Остановился только у крыльца сельсовета.

И тут случилось нежданное-негаданное — на крыльце стояла Сухви. Тонкий кружевной шарф покрывал ее голову, концы его развевались на свежем ветру. Поверх платья — короткий синий жакет, на ногах ботинки на высоком каблуке, чулки светлые, шелковые. Кос у Сухви уже нет, обрезала, не пожалела девичью красу. Из-под шарфа выбились на лоб черные круглые завитки. Похудела, темные глаза — как весенние полыньи, мрачные, без дна.

Увидев мужа, она растерялась, посмотрела на него пристально и отвернулась.

Баба, увидев Сухви, завопила:

— Тебе не такая жена нужна, с чертом тебе надо жить! Сухви, правильно ты сделала, что от этого шуйтана сбежала! Купленную корову отобрал ведь! Ни дня не живи с ним и ногой не ступи к нему, Сухви!

Муж довольно крепко стукнул ее по спине, но она как ни в чем не бывало подошла к Сухви, поманила ее за угол. Сухви пошла за ней покорно, растерянно. Ванюш все видел, и слова долетали до него. Злая баба все тыкала в его сторону пальцем и кричала. Увидев, что Сухви одета в широкий жакет, она не стерпела и тут кольнула:

— От такого я бы рожать не стала. Э-эх, сестренка, несчастная, первой девушкой в Тыхырьялах росла, а голову в гнилую избушку понесла.

И Сухви слушала, не обругала, не оттолкнула шальную бабу, не заступилась за мужа. Неужто ему вступать в перебранку? Он стиснул зубы.

Баба шептала:

— У нас есть бабка-повитуха, ты приходи, касатка, не бойся…

И все это на улице, при людях!..

Сухви ничего не сказала, только ее длинные ресницы дрожали, бились, по исхудалому лицу текли слезы.

Ванюш, увидев, что жена плачет, на ногах еле устоял. Прошел в сельсовет, припал к стене. Он не слышал, как ругался пришедший сюда Шихранов, не мог понять причитаний его жены.

Наконец он пришел в себя, вышел за дверь, но Сухви уже не было. Ванюш закурил и вернулся в помещение. Шихранов перестал ругаться. Тихо всхлипывая, у двери сидела его жена с ребенком на руках. Салмин тоже был тут. На душе у Ванюша немного полегчало, когда он увидел в окно сына Шихранова, уводившего тучную корову домой.

— Как Урине будет корову содержать? Лугов у нас нет, пасти негде, сена нет. Сами знаете, я пролетарий, у меня и хлеба в амбаре только на один месяц. Сена для своей коровы не заготовлял.

Шихранов долго сидел свесив голову. Потом сказал смиренно:

— Ефрем Васильевич, уж вы в райком обо всем не сообщайте. — И вдруг сказал зло: — Вот попробуйте сами со здешними работать! Ничего у вас не выйдет.

— Попробуем, — сдержанно ответил Салмин.

…Подходил к концу этот длинный, беспокойный летний день.

Спани, вернувшись с работы, увидела бледного как полотно сына, огорчилась не на шутку, испуганно потрогала его лоб, стала расспрашивать, что случилось. Ванюш наконец сказал:

— От тебя, мама, скрывать не стану. Случайно Сухви увидел — и показалось, что в груди у меня все огнем горит, едва до дому добрался. Ты, мама, не утешай меня, я отдельно от нее и дня больше прожить не могу. Я раньше сам себя успокаивал, да ни к чему это…

— Понимаю, сынок, как же не понять… Может, сношенька меня не любит, считает, что я мешаю жить ей? Я могу и отдельно от вас. Мне, сынок, ничего не надо, только сами будьте счастливы, я и отдельно…

— Мама, этого никогда не будет.

— В город, говорят, сноха перебирается. Раньше было, жена за мужем, как иголка за ниткой, а теперь ты, видно, поезжай. — Спани горько махнула рукой.

— Эх, мама! Если я здесь ей не годился, подумай-ка, что в городе ей со мной, с «навозным жуком», делать! Лучше будем там, где нужны! — сказал Ванюш и отвернулся к стене. Посмотрел на висевшую фотографию, где была снята все она же, только глаза у нее были очень веселые, счастливые.

По дополнительному плану, спущенному весной, посеяли еще двадцать гектаров люцерны. Земля здесь была распахана тракторами, и дожди были, однако люцерна долго не всходила. Это очень беспокоило председателя и заведующего фермой, а райком и райисполком то и дело справлялись, как прошел посев. Чуть ли не ежедневно требовали сведения и сводки, один за другим приезжали уполномоченные…

В тот день, едва рассвело, в Шургелы прибыли пятеро мужчин. Все здоровые, упитанные, с новыми портфелями, одеты в кожаные пальто, в галифе, сапоги начищены до блеска.

Они прошли в правление колхоза. Председатель еще на рассвете пошел в поле, в правлении был только сторож Савка Мгди. Он объяснил:

— Теперь по-новому работаем, никто тут не сидит, не чадит махоркой. Эккей!

Старик предложил стулья. Гости уселись, вынули свои командировочные удостоверения, один за другим стали звонить по телефону, расспрашивали, как идут дела в конторах, их пославших. Потом не спеша закурили. Сторож распахнул настежь дверь и открыл окно, но один из уполномоченных звучно засопел, показал пальцем на свой нос и молча кивнул на раскрытое окно. Старик понял — надо окно закрыть, так как у гостя насморк.

Другой в это время стал часто зевать, широко открывая рот и закрывая глаза, чмокал мясистыми губами, словно что-то пил, смакуя. Над его сверкающей от пота лысиной торжествующе кружились мухи. Он лениво отмахивался.

— Ну и назойливые же в Шургелах мухи, липнут, как осы, — пробормотал он, сдувая с ладони мертвую муху на рядом сидящего товарища. — Что будем делать?.. Давайте какое-нибудь культурное мероприятие начнем. Мух, что ли, погоняем?

— Э-э, нет, друзья мои, это несолидно, — возразил басом человек с полным лицом, очень похожим на кумган — умывальник из красной меди. — Давайте лучше вот что, — он расстегнул ворот гимнастерки, вытащил из кармана коробку с домино.

Другой — тупоносый, давно дремавший, как курица на припеке, — вдруг встрепенулся, ожил, потирая руки, проговорил:

— Вот это идея! Забьем! — И сразу же раскрыл мутно-серые глаза.

— Плодотворнейшая идея! — поддержали все.

Вскоре раздался стук костяшек. Игра шла полным ходом.

— Мой напарник маху не дает. Нажимаем, братцы, как под Полтавой, — подбадривал тупоносый.

— Никодимыч, смотри, на своем-то домино не промахнись. Гляди, что я ставлю.