Владимир Ухли - Шургельцы

— Иван Петрович, твоя жена ноет! — закричал Линкин.

Но Ванюш вместе с Прась бежал в поле.

— Потом расскажешь, сейчас некогда! — крикнул он на ходу. Но приемник донес до него громкие слова диктора: «Перед микрофоном выступала участница объединенного хора, студентка музучилища Софья Силькина».

Ванюш закурил. Сердце его больно сжалось, в ушах звенел голос Сухви.

— Хорошо спела, ничего не скажешь, — сказала Прась.

Им навстречу, махая шапкой, скакал Стюпан.

— Скорей, скорей, подыхает!

— Ты езжай верхом, — сказал Ванюш Прась, — я тебя догоню.

Он помог ей сесть, дал повод в руки, ударил коня по крупу.

— Смотри не упади!

— Я еще маленькой каталась.

Прась поскакала. Ванюш и подросток бежали следом. На дороге их догнала телега. В ней сидели Анук и тракторист Роман. Правая рука у него была забинтована и спрятана под ватник. Роман побледнел, лицо осунулось, Анук правила лошадью, была задумчива, карие глаза грустные. Они пригласили сесть. Ванюш показал в сторону озими — не по пути…

Анук спрыгнула с телеги, подошла к Ванюшу, сказала шепотом, тревожно:

— Ванюш, у Романа, наверное, гангрена началась. Очень боюсь. Его к профессору направляют.

— Неужели? — испугался Ванюш. — Ты сначала к Агриппине Константиновне езжай, она поможет.

— Ты радио слушал сегодня? Сухви пела.

— У меня приемника нет, — ответил Ванюш и быстро ушел.

Анук поправила Роману руку, осторожно села рядом с ним.

— По радио кто выступал, я не понял? — спросил Роман.

— Жена Ванюша пела. — Анук помолчала и пожалела: — Напрасно я ему сказала. Растревожила только.

— Раз знаешь, Аня, надо говорить.

— Я хотела его обрадовать, а он еще больше расстроился…

— Это та сама, которая на квартире стояла в Бурундуках?

— Она, — ответила девушка.

— Я ее раза два видел. Она правда на артистку похожа. Больно хороша. Но все равно не лучше тебя. — Роман улыбнулся и левой рукой хотел обнять девушку.

— Роман, не надо. Руку растревожишь. — Анук закутала его плащом, ласково посмотрела в глаза. — Ты не боишься, Роман? Не бойся.

— Чего бояться? Медицина теперь чудеса творит. А главное — ты со мной.

— Сколько раз я тебе говорила: бери бюллетень! Не послушался…

— Я думал, пройдет. Вперед наука будет. Ну, не станем унывать.

Навстречу им ехал Ягур, вез солому с гумна на ферму.

— Роман, поправляйся, в помощники приду, вместе пахать будем! — крикнул он трактористу. — Вот у меня молитвенник. — Он вытащил из кармана справочник механизатора, поднял над головой.

— Хороший парень, веселый…

— Да у нас все как на подбор, — улыбнулась Анук.

Неподалеку от села стоит свиноводческая ферма. Крыша ее заново покрыта соломой, еще снегом как следует не запорошена. На слеги галки садятся, да изредка ворона прилетит, покаркает, перепрыгивая с одной на другую. Иногда сорока-белобока, вертя длинным хвостом, зазывает гостя. И птицы ведут себя так, что ясно: наступает настоящая зима. Пришла она. Все белым-бело.

Перед воротами стоят две подводы. На санях чего-чего нет, тут все хозяйство крестьянское: квашня, две корчаги, корытце для муки, лопата — хлеб в русскую печку ставить, ухваты с кочергой, ведра с помятыми боками, целый узел плошек, ложек, торчат и черенки двух половников с красными узорами. А поверх всего самовар и старая-старая керосиновая лампа. На вторых розвальнях — стол, табуретки, в узле перины, подушки, одеяла и пиджаки с кафтанами. В общем, все хозяйство Угуллина Константина — пока строил дом, он с разрешения правленцев жил здесь, на свиноферме, в небольшом домике, какие обычно есть во всех скотных дворах.

— На кой шуйтан берешь эту дряхлую лампу? — сказал Константин жене.

— Ты что, муженек, очень разбогател? Хочешь такую выбросить? Мы ее, помнишь, купили к свадьбе. Она не мешает, не тронь, — защищала тетка Ултути свой скарб.

— В новый дом незачем твою рухлядь возить. А пошто вот это взяла?.. Ну тебя, старуха, ты совсем скрягой стала, как покойница Елвен или Маринэ — хоть и живая она, а тоже никто добром не вспомнит.

— Э, старик, меня с Капитунами да Мешковыми не равняй. Я двадцать лет колхозных свиней пасу.

Константин повел первую лошадь под уздцы, рядом со второй подводой зашагала жена. Вдруг она спохватилась, подобрала подол длинного платья и побежала назад.

— Куда ты, старуха? Опять за тряпками?

Ултути только рукой махнула:

— Кулюсь надо предупредить, а то свинья опоросилась, может задавить новорожденных.

Скоро она вернулась и опять не с пустыми руками. Несла старую зыбку.

— Этого еще не хватало! С ума ты спятила, что ли, старуха!

— Молчи, молчи, в ней Мигулай спал до трех лет и дочка тоже… Ан, говорят, сюда на ферму Чегесь придет. Ее из города вытряхнули, пока на конном дворе ютится. Она и люльку нашу пропьет.

— Кому такая старая нужна?

Так они всю дорогу от фермы до дому препирались добродушно. Ултути, увидев новый большой дом под тесовой крышей, так и просияла. Потом задумалась, сказала:

— Мигулай-угодник все видит, да не скоро поможет. Оно на самом деле так, старик мой прав. А вон Салмин, как стал председателем, и дом нам новенький сделал. Вот тебе я угодник. Слава тебе господи, Сергей ушел, а то бы Мигулай вернулся из солдат, а мы так и куковали бы в стареньком.

— Смотри, у наших ворот мужики стоят. Салмин с плотниками.

— Не забудь пригласить их на новоселье.

Муж кивнул.

Салмин говорил с плотниками насчет ремонтной бригады. Надо такую бригаду составить, помогать строить и ремонтировать дома.

Угуллин подъехал, остановил лошадь, снял шапку, низко поклонился всем, поблагодарил за новый дом, пригласил на новоселье. Плотники вместе с Салминым помогли хозяевам перетащить вещи. Подняли несколько ведер глины на чердак, где печник заканчивал дымоход.

Ултути накрыла на стол, принесла пиво, пригласила мужиков к столу.

— Пиво-то наше пенится, бродит, из бочки готово убежать. Значит, к добру, — радовалась хозяйка, наливая пиво, по старинному обычаю, в деревянные чашки. — Не обессудьте, стаканы еще не купила. Старик, угощай.

— Ну, сельчане, спасибо, уважили нас. Выпьем пиво до дна, пусть дому стоять вечно. — Хозяин выпил чашку, налил и подал Салмину.

— Константин Иваныч, тетка Ултути, вы заслужили. Столько колхозу пользы принесли, на ваш труд таких домов можно было бы десяток поставить.

— Правильно, — поддержали председателя гости.

Угуллин всем наливал по полной чашке, гости выпили до дна и заторопились по домам. Константин поехал на конный двор. Распряг лошадей, поставил их на место. Зашел в домик конюхов, и тут его хорошее настроение сразу испортилось. Возле горячей печки сидела Чегесь. Волосы у нее были нечесаны, неряшливо торчали во все стороны, щеки ввалились, но губы были ярко накрашены. Несло от нее табаком. «Противная, как ворона. Как есть ворона со скотского кладбища», — подумал про себя Угуллин.