Виктор Баныкин - Ранняя осень

— Надо же этакому шустрому герою на наши головы свалиться! — не унимался старик. — Чай, с нефтепромысла?

И он осторожно взял с земли новую двустволку.

Артем тоже нагнулся, поднял вмятую в суглинок шапку. Отряхнул ее о коленку и, нахлобучивая на голову, с усмешкой сказал:

— Мой знакомый… в поселке виделись. Еще, добрая душа, справочкой меня снабдил: где в Тайнинке магазины.

Игошка стоял в сторонке. Его как будто бы никто не замечал. Потому-то несмело так и подошел он к пропахшему порохом Артему. И так же несмело прижался щекой к его руке.

Глянул вниз Артем, ахнул.

— Игоша!

— Я… тебя хотел спасать, — тоненько пропищал Игошка, морща исцарапанный нос.

Прежде чем браться за утюг, Степка опрыскивала белье, набрав в рот воды — холодной, колодезной. И тут розовато-смуглые, тугие щеки ее полнели, раздувались, делаясь похожими на только что вынутые из печки поджаристые колобки.

Расправив Артемову рубашку, Степка, не глядя, брала с кирпича, положенного на табурет справа, пышущий зноем утюг.

Под утюгом смоченная водой ткань шипела. И в избе вкусно пахло чисто простиранным горячим бельем и смолкими угольками.

Сидя у теплого подтопка с раскрытой книгой на коленях, Артем любил украдкой посматривать на Степку. Так ловко, так легко двигала она по столу тяжелый этот утюг!

Не замечая Артемовых взглядов, Степка с каждой кинутой все хорошела и хорошела, словно нарочно дразнила парня. Пронзительно-зеленые, быстрые, насмешливые глаза ее нет-нет да и сверкали из-под полуопущенных ресниц, а вздернутый седловинкой нос весело морщился, точь-в-точь как у Игошки.

Ну, а раз у Степки насмешливо сверкали глаза, морщился нос, то на щеках непременно появлялись пухлые ямочки. И Артем уже догадывался: о чем-то смешном думает бедовая Степка. Теперь с минуты на минуту жди потешного рассказца.

Так было и в этот светлый апрельский вечер.

Степка гладила белье, что-то мурлыча себе под нос. Артем блаженствовал у подтопка, прилаживая рукоятку к игрушечной тачке на двух колесиках.

Когда днями придет к ним в гости Игошка, тачка уже будет ждать мальца. Земля на поляне перед избой кое-где просохла, и лучшего места для стройки плотины или рытья котлована не найти. Тут-то Игошке и пригодится Артемова тачка.

Вдруг Степка оборвала свою бесконечную песенку. Подбросив в утюг угольков, продула его и оставила на время в покое. Отдыхая, она сцепила на затылке руки. Сцепила всего на какую-то минутку. Тонкое муравчатое платьице натянулось, плотно облегая грудь.

Бросив на Степку в этот миг быстрый обжигающий взгляд, Артем со сдержанным вздохом подумал про себя: «А Степка-то… смотри ж ты, совсем разневестилась! Как бутон расцвела. Не зря ребята шалеют от ее взгляда».

Уставясь в окно тревожно ждущими чего-то глазами, Степка все же уловила на себе этот вороватый Артемов взгляд. Проворно опуская руки, она до слез застыдилась. И чтобы скрыть это мучительно-радостное свое смущение, весело рассмеялась, прихлопнув ладонями о стол.

— Ба! Чуть не затмило! — воскликнула она. — Такая потеха… И знаешь, Артем, кто из наших девчонок отчудил? Знаешь кто?

— Откуда ж мне знать? Разве я ворожей? — сказал Артем, и добрые губы его, сейчас такие мальчишеские, целомудренные, запрыгали в улыбке. — У вас их сколько в столовой? Базар!

— Ну как же тут не угадать! Яснее ясного — с Зинкой-чудинкой приключилось происшествие! С той самой, Артем, которая позавчера приходила ко мне за выкройкой. — Степка выпрямилась, одернула платье. — Это она, Зинка, всем закамуристые вопросики задает. Особенно на комсомольских собраниях.

Степка перевела дух, облизала губы.

— И с этой-то вот нашей Зинкой-чудинкой и стряслось прямо-таки кляузное дельце! — начала она снова, расстилая по столу мохнатое полотенце. — Приходит вчера к нашему директору милицейский чин. Все сразу уши навострили. А у повара Василь Исаича даже поясница отнялась. Как стоял, так и сел тут же. Сидит ни жив ни мертв, только буркалами этак странно вращает… Какое-то недолгое время спустя вызывают к директору Зинаиду. Тут уж все девчонки от любопытства чуть не перебесились. Забыли про посетителей и по очереди в щелку директорской двери поглядывают. А немного спустя и меня туда же, в директорский закуток, приглашают. Захожу, не робею. Потому что вины за собой никакой не чую. Захожу и вижу такую картину: Зинка горемычная стоит у косяка, за столом директор восседает. Сбоку, у окошка, милиция. Директор обласкал меня ужасть каким строгим взглядом… прямо-таки рублем одарил. «Ты, говорит, Степанида Бородулина; в нашей точке нарпита есть не кто-нибудь, между прочим, а комсомольский секретарь». Тут он изобразил на физиономии разлюбезную улыбочку и к милицейскому чину с полупоклоном: «Она у нас, премного уважаемый товарищ, недавно избрана комсоргом и пока еще не в курсе всей сложности текущей жизни». Он, этот сержант милиции, в общем и целом сочувственным оказался человеком. Рассказывает про Зинкину историю, а сам от смущения на нее глаз поднять не может. А история вот какая: оказывается, наша Зинаида летом познакомилась с одним морячком… кажись, с Балтики приезжал в отпуск к сестре. И, ясное дело, врезалась по уши в матросика. После его отъезда завязалась пылкая переписка. Но о чем писать? «У него там походы, вечера в разных клубах, а у меня? — это со мной потом уж делилась Зинка-чудинка. — А у меня серая, однообразная жизнь, скучная, как лысина у Василь Исаича. О чем морячку писать? Как хожу на старые фильмы? Или про танцульки все в том же промерзшем клубе? Тут и взбрело мне раз… Взяла и выдумала для пикантности интереса всю эту стыдную теперь для себя историю».

Опустив на пол игрушечную тачку, Артем покатал ее туда-сюда. Спросил:

— И что же преступного натворила ваша Зинаида?

Некоторое время Степка сосредоточенно гладила.

— Ничего вроде особенного, а все же, — сказала как-то неохотно, поскучневшим голосом. — Взяла и написала мальчику: «Нашла я, милый Женя, пакет на улице. В пакете оказались документы и деньги. Сто целковых. Все честь по чести отнесла в милицию. Милиция разыскала владельца пакета, а тот заявляет: «В пакете была не одна сотня, а целых две». Ну, и меня, как преступницу, в суд. А суд присудил: плати недостающие денежки, которые я сном-духом не видела». Женя, само собой, возмутился несправедливостью. Возмутился и в милицию сюда написал: за что и про что вместо благодарности гражданку Силантьеву Зинаиду так несправедливо и жестоко наказали?»

Степка отбросила со лба прядку. Эти густые, непокорные волосы доставляли Степке много беспокойства. Особенно на работе. Они никогда не хотели лежать спокойно под жесткой льдисто-снежной косынкой.