Виктор Баныкин - Ранняя осень

Провел ладонью по примятым шапкой волосам. «Прав Антипыч, тыщу раз прав — нечего время впустую терять, пора корчевать пни, готовить землю для новых посадок. Раз уж безмозглые остолопы какие-то погубили бор, надо его восстанавливать. А то потомки не простят нам варварства». От черных дум отвлек его Игошка. Мальчонка махал рукой, настойчиво звал к себе:

— Иди сюда! Чего я тебе покажу!

Подошел Артем к сидевшему на корточках у самой воды Игошке. Солнышко пригревало, как в мае, ну хоть полушубок с плеч сбрасывай.

— Видишь… чего такое там плывет? — задыхаясь от возбуждения, проговорил, не оглядываясь, Игошка.

На воде, зарябившей от дунувшего с гор ветерка, покачивалось старое гнездо дрозда. А из гнезда выглядывала мокрая мордочка насмерть перепуганной мыши.

— Чем не корабль, Игошка? — хмыкнул Артем. — И пассажир на нем усатый.

Сверкая загоревшимися глазенками, Игошка собрался было что-то сказать, да так и замер с открытым ртом. Налетела откуда ни возьмись ворона, чиркнула крылом по воде и сцапала из гнезда мышонка, не успевшего даже пискнуть.

— Ворона, ворона, отпусти мышку! — закричал Игошка. Но ворона, крупно махая крыльями, уже скрылась в ельничке, унося на пир свою добычу.

Перед возвращением на Старый кордон Артем сказал:

— Не грешно, Игошка, нам и посидеть малость, понежиться… Солнышко-то вон как припекает!

И он удобно устроился на большом старом сосновом пеньке. Присмиревший, счастливый Игошка, разморенный благодатным теплом, взобрался к Артему на колени. И так тут было уютно, что мальчонка, кажется, даже чуток вздремнул, заласканный и горячим, нараспашку солнцем, и Артемовой к нему добротой.

Артем же, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть сладкую мальчишескую дрему, грезил лишь об одном — как бы подольше продлить эти до жестокости короткие, но такие утешительные для него минутки…

И вот снова не спеша побрели они к Старому кордону — чуть сутулый, плечистый Артем, как-то особенно заметно припадавший сейчас на больную, натруженную ногу, и маленький Игошка, часто-часто семенивший тонкими ножонками.

Первый выстрел прогремел до жути хлестко. Не успел еще отзвук его заглохнуть в густущей хвое, как снова бабахнуло.

Артем остановился, прислушался. Стреляли где-то на вырубке.

— Это тоже дятел? — спросил Игошка, поднимая на Артема глаза, по-прежнему чистые, васильковые.

— Побудь здесь. А я сейчас, — отводя в сторону взгляд, отрывисто проговорил Артем. Хотел прибавить что-то еще, но там — позади — раздались новые выстрелы, и он, взмахнув палкой, побежал. Бежал Артем как-то неуклюже, на каждом шагу слегка заваливаясь на левый бок.

Игошка потоптался-потоптался на одном месте, околдованно глядя на окружавшие его со всех сторон сосны, снизу будто бы вымазанные дегтем, и ему стало как-то не по себе.

А тут еще, откуда ни возьмись, пролетела низко над головой, всхлипывая и рыдая, серая птица.

Сжался Игошка, похолодел весь. А вдруг да не птица это, а страшная Баба-Яга? Повернет сейчас обратно, ударится о землю — и на тебе! — явится из огня и дыма горбатая злая старуха с крючковатым носом! Что ему, Игошке, тогда делать? А у Бабы-Яги — он это доподлинно знал — железные когти. Ежели она тебя схватит, то уж все — не вырвешься!

И, как бы предупреждая Игошку о грозившей ему опасности, на землю упали одна за другой две крупные тяжелые шишки.

Задрал Игошка вверх голову, а стройные сосенки вершинами своими не спеша покачивают, будто солнышку в вышине кланяются. Наверно, и они, высокие эти сосны, Бабы-Яги боялись: а вдруг она догадается кто шишки вниз сбросил, Игошку предостерегая о неминуемой беде?

Бежать! Бежать с этого гиблого места! Но куда? Игошка теперь уж не помнил ни дороги на кордон, ни тропинки к «морю».

Внезапно, на его счастье, снова раздались раскатистые хлесткие: «б-бах! б-бах!» Игошка встрепенулся и опрометью бросился в ту сторону, откуда, казалось, до летали все еще непонятные ему звуки.

Игошка бежал, спотыкался, падал. Один раз он больно ушиб коленку. Хотелось заплакать, но до слез ли сейчас было? Вскочив, опять помчался вперед. Там, впереди, между деревьями, уже проглядывало небо, налившееся золотой истомой.

«Куда он делся? — думал Игошка об Артеме, прибавляя шагу. — Зачем он меня одного насовсем бросил?»

Сосны шумели уже басовитее, тревожнее. И понизу нет-нет да и пронесется прохватывающий сквознячок.

Но вот наконец-то и опушка. Взбежал Игошка на холмик, вздохнул полной грудью. И только собрался закричать во все горло: «Эй, где ты?» — как из низинки, от потемневшего почему-то «моря» донесся сердитый властный голос:

— Бросай, гад, ружье!

Посмотрел Игошка в низину, а рядом с корявой осиной, стоявшей у самой воды, плескавшейся о берег пенными гребешками, по земле катаются в обнимку два человека.

«Сами большие, а озорничают, как маленькие», — подивился Игошка.

Вдруг он узнал Артема. Без шапки, в распахнутом полушубке, Артем приподнялся с земли, но от удара кулаком в подбородок тотчас повалился навзничь. И в ту же минуту на Артема сел верхом его обидчик.

И хотя Игошке стало еще страшнее, чем в лесу, он пересилил свой страх и, стиснув кулаки, ринулся с горки вниз, не чуя под собой ног.

До прибрежной осины оставалось совсем недалеко, когда Игошка увидел тощего бородатого старика.

Старик подбегал к дереву с другой стороны.

«Разбойник! — пронеслось в голове у Игошки. — Только какой разбойник: добрый или недобрый?»

Но раздумывать не было времени, и он закричал:

— Дедушка! Спаси моего Артема!.. Пожалуйста, прошу тебя!

И тут, споткнувшись о кочку, Игошка упал вниз лицом в колючую сухую траву. Когда же он поднялся на колени, то чуть не закричал от радости.

Теперь уж Артем сидел верхом на своем обидчике, опрокинутом навзничь. Держа его за руки, Артем говорил жарко, прерывисто:

— Антипыч, дай-ка мне поясный ремень… Я… я руки свяжу змеенышу!

Тощий старик с черной бородищей, оказавшийся совсем и не разбойником, а просто-напросто каким-то Антипычем, подал Артему перекрученный ремешок.

— Зайцев стрелял? — спросил старик, нагибаясь над лежащим на земле парнем с тоненькой ниточкой усов над верхней искусанной губой.

Артем тяжело поднялся на ноги.

— Вон на том островке… рядом с корягой… спасались от разлива не то три, не то четыре зайца. Всех ухлопал!

— Сто чертей в пятку! — сплюнул старик. Носком сапога он легонько поворошил бездыханную птицу с окровавленной грудкой. — Тоже его работа?

— А от этого красавчика никому пощады нет. Летел дятел, он и дятла смазал, — все так же с одышкой проговорил Артем.