Виктор Баныкин - Ранняя осень

Оглянулся Игошка, не выпуская Артемовой руки. Тоненько пропел, морща переносицу:

— Проща-ай! Мы больше не возвернемся!

— Я вам не возвернусь! — засмеялась Степка. — Только надумайте не возвернуться… обедом не накормлю!

А Игошка, задирая вверх голову, говорил уже взахлеб Артему:

— Давай скорее! Туда куда-нибудь… где никаких человеков нет!

— Ишь ты, торопыга! — сказал Артем, палкой тыча в припорошенную тропку, вильнувшую за бугорок. Наставительно прибавил: — Может, так по Москве… вприпрыжку бегают, а по лесу эдак негоже.

— А почему? — пожал плечами Игошка.

— Бегом ничего не приметишь: ни птиц, ни зверьков… ни красоты… Вот мы сейчас, Игошка, войдем с тобой в бор. И ты уши навостри. Молчи и слушай, как лес говорит.

— Лес? — еще больше поразился Игошка. — А как это он… говорит?

— А ты слушай.

Примолк Игошка. Плотно-плотно сжал губы. Ясный его лоб прочертила еле приметная паутинка.

Первая сосна, стоявшая на опушке при дороге — кургузая, нескладная, — низко-низко опустила навстречу путникам колючую свою лапу, ровно собиралась с ними запросто поздороваться.

«Здравствуй, дерево!» — сказал про себя Игошка, и обиженная природой, одинокая сосенка обрадованно махнула веткой. Или это только показалось Игошке? А капли? Крупные, огненные? Ведь если б не качнулась ветка, они бы не посыпались градом на пухлый снежок, прожигая его насквозь.

Раздумывая, недоумевая, Игошка и не заметил, как они с Артемом очутились в лесу. Теперь со всех сторон окружали их спокойные прямоствольные сосны да обманчивый сиреневатый туманен.

Внезапно позади Игошки кто-то бойко застучал топориком: тук-тук, тук-тук!

Дернулся назад Игошка: никого. А где-то наверху снова застучали.

К изумленному Игошке наклонился Артем. Шепнул:

— Дятел. На вершине сосны долбит.

Не успели и шагу шагнуть, как мимо стайка резвых синиц пронеслась, задорно посвистывая. По всему видно: теплу радуются непоседливые синицы. Не эту ли стайку всю зиму прикармливали Степка с Артемом?

Сощурился Артем, усмешка тронула губы. Попробуй угадай!

Одна из синиц повисла вниз головой на голом суку молоденькой осинки. И песенку весеннюю пропел цвинь, цвинь, цвинь!

А потом вильнула пестрым хвостиком да как взовьется свечкой вверх, к солнышку.

— Я эдак тоже умею, — сказал не совсем уверенно Игошка, моргая светлыми ресницами.

— А ну! — кивнул ободряюще Артем.

Не решился Игошка пропеть синицей. Схитрил:

— Я в другой раз. Сейчас у меня настроения нет.

— В другой так в другой, — покладисто согласился Артем. Спросил: — А море, Игошка, хочешь увидеть?

— Какое море? Крымское?

— Нет, наше. Оно лишь по весне, в половодье, разливается.

— А по нему корабли ходят?

Артем засмеялся: до чего ж хорошо с этим маленьким любопытным человеком!

— Корабли? Вот притопаем, сам увидишь.

— Пошли! — решил Игошка и снова вложил свою нахолодавшую ручонку в широкую теплую Артемову ладонь.

Неожиданно из-за ершистой елки навстречу Артему с Игошкой вынырнул Серега и тотчас за ним — Нина. Оба были в беретах, коротких легких ватниках, лыжных брюках и резиновых сапогах. Если б не толстая в руку, коса, тяжело свисавшая вдоль спины, девчурка вполне сошла бы за большеглазого смазливого подростка.

В первую минуту и Серега и Нина страшно смутились. Серега все же вскоре чуть-чуть оправился от замешательства.

— С приятной погодкой, Артем Иванович! — сказал он, надвигая на самые брови синий беретик. — А мы вот, — мальчишка кивнул в сторону Нины, бережно прижимавшей к груди какой-то сверточек, — а мы вот топаем от самого Черного дубья.

— Не заморились? — спросил Артем (надо ж было о чем-то спросить растерявшихся вконец юнцов!).

— Нет… ни вот на столечко, — помотала головой Нина. — Хотите, Артем Иванович, посмотреть бельчат?

— А откуда они у вас?

— Какой-то лиходей разорил беличье гнездо. А они бельчата, голые и слепенькие… Такие жалкие, — сказал Серега. — Я давно приметил это гнездо в дупле кривобокого клена. Знаете где?

— На просеке у Крестов? — подсказал Артем.

— Точно! А нынче подхожу… Много ли надо силенок, чтобы подрубить под корень старое дерево?

— Они выживут, Артем Иваныч? — Нина подняла на Артема глаза — впервые за время их знакомства. — Я их буду молоком из соски кормить.

— Попробуйте. Но вряд ли. Надо бы их оставить. Возможно, мать и вернулась бы, перетащила выводок в другое гнездо.

— А ее… деревом придавило.

Игошка, терпеливо молчавший все это время, потянул вдруг Артема за руку.

— Они кто, — спросил он, — девочки или мальчики?

Нина улыбнулась, а Серега с Артемом рассмеялись.

— Откуда у вас, Артем Иванович, выискался такой забавник? — Серега присел перед Игошкой на корточки. — Ты забавник, да?

— Я Игошка, — строго, надув губы, сказал Игошка. — И с тобой я не хочу разговаривать.

Он снова потянул Артема за рукав.

— Пойдем на море, ну их!

Перед тем как попрощаться, Артем сказал:

— Надо бы, Серега, под контроль патруля взять тот квартал.

— Мы так и решили, — кивнул Серега. — Как пить дать накроем хулигана!

И Серега с Ниной пошли в одну сторону, а Артем с Игошкой — в другую.

Немного погодя поредели сосенки вперемежку с березками. И между стволами деревьев показалась широкая долина и вершина Жигулей позади нее, все еще слепяще-белые, зимние.

Брызнут зелеными усиками клейкие почки берез и осокорей, задымятся синей маслянистой травкой на солнечном припеке бугры, а в горах, на северных склонах, все еще будут диковинно белеть снежные островки, точно забытые деревенскими девчонками после гулянки коленкоровые платки.

Прямо тут же, за опушкой, начиналось «море». Игошке показалось — до самых гор разлилось голубое и тихое море. Тихие, призадумавшиеся стояли в воде осинки. Вдоль берега по талой земле вышагивали враскачку длинноногие грачи, то и дело протыкая носами прошлогодние слежавшиеся листья. Крикливое воронье носилось над морем в поисках добычи, обследуя каждый островок, каждый пенечек.

— И верно, море! — засмеялся Игошка, приподнимая удивленно свои пшеничные, как и у Артема, брови.

Покосился на Игошку Артем, улыбнулся одними глазами. А ведь еще совсем недавно ему казалось, что этот маленький мужичок с ноготок и смеяться не умеет.

Высвободил Игошка из Артемовой руки свою руку. Побежал, спотыкаясь, к «морю».

— В воду смотри не плюхнись! — крикнул Артем, присаживаясь на приземистый пенек, стоявший вблизи забереги, кое-где присыпанной песочком.

«Тут вот, в ложке́, где полая вода разлилась, раньше березовая роща весело по весне шумела, — подумал Артем, снимая с головы лохматую шапку. — А по бокам этой низинки до самых гор вековые сосны шагали. Одно звонкое дерево к другому, будто на подбор. Бор этот так и прозывался Наподборенский. Помнится, в нем-то я и заблудился в тот лихоимный день… когда немец войной против нас пошел. Плутал, глупый, плутал. — Страдальческим взглядом Артем окинул низину с проплывающими по ее голубеющей глади пуховыми облачками, голые холмы с той и с другой стороны, утыканные сплошь прочерневшими пеньками, как бы обуглившимися на пожарище. — Унылое кладбище, да и все тут! А ведь в армию уходил… бор еще шумел могучими вершинами».