Виктор Баныкин - Ранняя осень

Артем снова взялся за Игошкину тачку, снова, не вставая, покатал ее возле себя. Вдруг правая бровь у Артема сломалась и полезла вверх. Сломалась как раз в том месте, где ее пересекал шрам.

— И были оргвыводы? — не поворачиваясь к Степке, спросил Артем.

— Директор настаивал. — Степка с маху опустила на табурет тяжелый утюг. Из утюга даже искры посыпались. — Нынче наша Зинка-чудинка своему флотскому мальчику объяснительное письмецо отправила… С нее и этого хватит.

— «Чего только на этом развеселом шарике не случается по дороге к небытию смерти!» — изрек бы один смешливый парень со смешной фамилией Ватрушкин, — без улыбки сказал Артем. Помолчал, добавил: — Ко мне тут без тебя гость нежданный пожаловал. Битых часа четыре сидел. И про погоду изъяснялся, и про то, как будет вольготно на Волге, когда лед пройдет. Не забыл красочно описать и предстоящий весенний бал в поселковом клубе.

Улыбнулась сострадательно Степка.

— Догадываюсь: Димка Курочкин осчастливил тебя своим посещением.

— Смекалистая ты, Степа.

— Бываю… изредка. С чем же он пожаловал, безунывный воздыхатель и обожатель… как у нас про него говорят: «девчачий угодник»?

— Я же сказал: битых четыре часа волчком вертелся вокруг одного вопросца. У меня даже голова разболелась.

Степка решительно отрубила:

— Ты что же, Артем, и меня намерен четыре часа морочить? По примеру Димки?

Артем конфузливо и виновато глянул на отчаянную Степку. И, кумачово зардевшись, отвернулся.

— Понимаешь… Сватать тебя приходил. Будто бы ты ему сказала: «Как Артем рассудит, так тому и быть».

— Ну, а ты?

— А я… При чем я? Я тебе не отец. Да теперь и отцов не спрашивают…

— Ах, Дима! Ах, душенька влюбчивая! — Степка покачала головой. — Не пойму одного: зачем он зряшное насочинял: будто я ему что-то обещала? — чуть помешкав, прибавила она. — Пусть они все… все эти женишки в тартарары провалятся!

Артем встал и пошел к вешалке.

— Артем, подожди! — сказала вдруг Степка.

Артем взялся за скобу, но отворить дверь не успел: сзади подбежала Степка. Крепко сжимая пальцами его руку, она отрывисто проговорила:

— Артем… скажи, Артем, ты не раскаиваешься?.. Ну, что после армии поехал на целину? Не раскаиваешься?

Как-то неловко, через плечо, глянул Артем на Степку. Сказал не сразу:

— Нет. Не раскаиваюсь.

Взгляды их встретились. С затененного Степкиного лица на Артема уставились темные, непомерно огромные глаза.

— А если бы… а если бы, Артем, ты завтра… встал бы утром и вдруг почувствовал себя таким же здоровым и сильным, как раньше? Что бы ты тогда? — жарко прошептала, все еще не унимаясь, Степка.

Не задумываясь, ответил Артем:

— Я бы, Степа, снова куда-нибудь махнул.

И, будто вдруг засмущавшись, отвернулся, толкнул ногой дверь. Дверь распахнулась широко — до отказа, и он твердо шагнул в сумрачные сенцы, дохнувшие в лицо хмельной апрельской свежестью.

Не спалось ни тому, ни другому. Артем слышал, как за ширмочкой, у противоположной стены, затаенно вздыхала Степка.

В окна нет-нет да и застучит нахально сырой ветер. А на коньке крыши поскрипывал удручающе тоскливо заржавелый флюгер. Можно было подумать: там, на неприютной крыше, спрятавшись от простудных сквозняков за печной трубой, раскашлялся престарелый, пенсионного возраста, никому-то теперь не нужный домовой.

И вдруг по крыше запрыгали увесистые, каленые дробины. А еще через миг-другой все вокруг загудело, застонало. Прислушался Артем. Покачал головой: такого ошалелого ливня в начале апреля он не помнил! Обычно в июне с яростным ожесточением обрушиваются на Жигули окатные дожди.

«Вчера видел первого зяблика, а в ночь — смотри ты! — дождище, — подумал Артем, осторожно переворачиваясь. — Ух, и торопится нынче весна! После эдакого косохлеста совсем тронется снег».

Хотелось встать, подойти к окну и просидеть, не шелохнувшись, до самого рассвета. Но Артем побоялся вставать: заохают половицы, проснется чуткая Степка. Кажется, она наконец-то задремала под гулливый пляс дождя.

Опершись локтями в скомканную подушку, Артем уставился в окошко — расплывчатое фиолетовое пятно. Но отсюда, с кровати, он так и не увидел свинцово-тяжелых дождинок, вдребезги разбивавшихся о стонущие стекла.

«А не зря ли я старался, возясь с этой смешной игрушечной тачкой? — внезапно спросил себя Артем. — Вряд ли придет теперь Катя, даже с Игошкой… после всего э т о г о».

Артем уткнулся лицом в горячую подушку. Лежал так долго, будто в забытьи.

«Ломая руки, она сказала… какие слова она сказала? — Чуть приподняв от подушки лицо, он жадно глотнул раскрытым ртом воздух. — Вот какие слова она сказала: «У тебя в груди вместо сердца пустая банка… ржавая консервная банка. И по жилам течет не кровь… не кровь течет по жилам, а болотная вода!» А что я? Я и словечка не вымолвил. Стоял, прислонившись к шаткой этажерке… О, какая ж это была мука! Смотрел на нее — и не верилось мне: неужели все это происходит наяву? Вдруг Катя закрыла лицо ладонями. «От меня еще никогда… ты слышишь?.. никогда ни один мужчина не отворачивался! — говорила она, рыдая. — Подумайте, какой честный дурак нашелся! Разве для этого надо обязательно жениться? Да я в жизни не пошла бы за тебя замуж!»

И, ничего уж больше не соображая, Артем снова уткнулся лицом в подушку.

— Ты не спишь, Артем? — вдруг негромко спросила Степка.

За окнами все еще шумел дождь. Он то ослабевал, и тогда капли касались стекла как-то мягко, шелестяще, то барабанил с прежней исступленной злостью.

Степка повторила уже настойчивее:

— Артем… я-то знаю — ты не спишь!

И, помедлив чуть, прибавила:

— Ты на меня не сердишься?

— Что ты сказала? — переспросил Артем, поднимая голову.

— Я сказала: ты на меня не сердишься?

— А за что? За что я на тебя должен сердиться, Степа?

— Не знаю… ты какой-то… сам не свой был эти дни. И я подумала…

— Тебе… просто показалось, — как можно спокойнее проговорил Артем. Минуту спустя, повернувшись на спину, он прибавил: — Говорят, под дождь сладко спится… а вот мы с тобой, полуночники, мы…

Перебивая Артема, Степка сказала:

— Можешь ответить мне еще на один вопрос… только тоже по-честному? Слышь, Артем, только по-честному!

Вдруг на краю поляны глухо, по-таежному, зароптали сосны. А еще через мгновение в стену избы будто с размаху долбанули бревном. От этого оглушающего удара жалобно тенькнули стаканы в посудном шкафчике за подтопком.

— Ой! — вскрикнула переполошенно Степка. — Артем, кто там?

— Ветер… лед на Волге ломает.

— Так рано?

«Ударит или не ударит еще? — думал в это время Артем, напряженно прислушиваясь к замирающему где-то вдали гулу, точно там, вдали, обрушилась в пропасть снежная лавина. — Нет, не ударит. В горах теперь гуляет, буян».