Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

В этот момент Кунтуару было искренне жаль старого друга.

Была щедрая алма-атинская осень. Прохладный ветер, вырвавшись из ущелья, срывал желтые, красные листья с берез, осин, кленов. И стлал их под ноги прохожих золотисто-багряным мягким ковром. А здесь, возле дома с железной крышей, листья лежат нетронутыми. И в постаревшем саду все та же гармония, тот же уют. Тихо, кругом ни души.

Но нет, в конце длинной аллеи показались двое. Они идут к дому медленно, держась за руки. В походке, в движениях — спокойная уверенность. Эти двое — Даниель и Жаннат.

— Для меня было единственным выходом уехать, — говорила Жаннат. — Армана не воскресить. Я ему больше не нужна. Ты здесь… Сколько еще можно было сидеть возле Ергазы. Да теперь и он хотел, чтобы мы убрались подальше.

— Очень правильно поступила! Я ведь сам уже собрался поехать за вами. Но что же Ергазы? Ведь он всегда отличался неплохим здоровьем? Что стряслось с ним?

— Тогда, выселив нас, он женился на молодой женщине. А та оказалась хороша: бросила ребенка, прихватила драгоценности из дома Ереке и улетела с одним летчиком. Старик был потрясен. Я боялась, что умрет. Не успел встать на ноги, как подкосила еще одна весть. В члены-корреспонденты его забаллотировали.

— Ну, а потом что было?

— После того как Ереке не прошел на выборах, он сразу переехал в Кайракты. И… тут вскоре его разбил паралич…

— До чего доводит людей честолюбие!

— Да, его жизнь наказала. Он никогда никого не любил, кроме себя. Теперь понимаю, как тяжело было рядом с ним бедной Акгуль.

— А потом? Как сложились ваши отношения и жизнь после этого?

— Он попросил разыскать меня. Как было ни обидно, а в таком положении не помочь человеку нельзя. Около трех месяцев я просидела у его постели, ухаживала, как могла. Потом он стал поправляться, стал ходить, оформил пенсию. Чувствую, что дети мои стали ему мешать. Он же никогда не терпел их шума-гама. Нам предложил — съездить куда-нибудь, хотя бы… отдохнуть. Пенсия у него хорошая…

— Молодец, что решилась приехать в Алма-Ату…

— Спасибо за твое великодушие, — взволнованно сказала Жаннат. — Судьба покарала меня за все муки, которые я причинила тебе. Сейчас готова стать твоей рабыней.

— Ну и вздор тебе пришел в голову! — засмеялся Даниель. — Я так намаялся без тебя, что с радостью сам готов стать твоим рабом! Так что, моя милая, будем жить друг для друга. Наше будущее обязательно должно быть счастливым. Слишком трудно мы к нему шли.

— Да неужели кончились мои слезы?! — говорила растроганно Жаннат.

Они еще долго гуляли, не проронив больше ни слова.

— Отец будет рад, когда узнает о нашей женитьбе.

— Я очень хочу, чтобы было так, но…

— Что же тебя смущает?

— Я не одна, со мною двое моих малышей. А твой отец долгие годы прожил в одиночестве, наверное, привык к покою и тишине.

Поняв, что тревожит Жаннат, Даниель попытался объяснить ей все как можно спокойнее:

— Пусть тебя судьба детей не тревожит. Чем они виноваты, что родились от другого отца? С сегодняшнего дня это не только твои, но и мои, наши общие с тобой дети. А отец будет только рад ребятишкам в доме.

Жаннат снова разволновалась:

— Спасибо тебе, дорогой мой…

Кунтуар одобрил решение сына жениться на Жаннат. Вскоре сыграли свадьбу. Теперь просторный дом Кунтуара с зеленым пышным садом, много лет хранящим таинственную тишину, наполнился голосами и смехом детей.

Да и сам археолог будто помолодел. Все дни он проводил за своим письменным столом, как никогда в молодости, работал много и вдохновенно.

Эти светлые дни его жизни однажды снова были омрачены. Причиной этому стал опять Пеилжан.

Его счастье, в отличие от Ергазы, было сейчас в зените, как восходящая звезда. Ергазы, тот любил наслаждаться удачей наедине, затаившись. Пеилжан же торжествовал в окружении единомышленников, во всем поддерживающих его. Если Ергазы чаще верил только в свои силы и авторитет, то этот всегда опирался на авторитетных и сильных людей. Для них не жалел ничего. Свой корыстолюбивый и своенравный характер Пеилжан проявлял только в том случае, если имел дело с людьми, которых считал слабее себя. Тех, кто выше по званию и чину, поддерживал: пусть они были неправы, кричал, что мысли их глубоки и гениальны, даже если на самом деле они были никчемны. Теперь он вращался во влиятельных кругах, потому что был и академиком, и членом высшей аттестационной комиссии по присуждению ученых степеней. Воспользовавшись своим положением, Пеилжан написал отрицательное заключение на диссертацию Кунтуара. Об этом вчера и узнал старый археолог от одного из своих давних товарищей.

Сначала Кунтуар расстроился, потом взял себя в руки: «Ничего, ничего… Надо просто работать. При чем здесь кандидатство?»

И он работал. Работал как одержимый, еще не зная, что из-за ложных выпадов в его адрес, из-за ложных обвинений Пеилжан накликал подозрение на свою голову.

Когда в Академии наук узнали о заключении на диссертацию Кунтуара, то резко осудили поступок Пеилжана. Заключение не соответствовало действительным фактам.

Несколько ученых под руководством академика Вергинского обратились в ВАК с официальным письмом по поводу работ Кунтуара Кудайбергенова.

Вскоре пришел ответ. Сообщалось, что письмо и предложения, высказанные в нем, рассматриваются специальной комиссией. Председатель комиссии просил прислать ему все книги известного археолога.

Вергинский не нашел в своей библиотеке нескольких работ Кунтуара. Потому и пришел сейчас к нему домой.

Кунтуар сидел, как всегда, у распахнутого окна в своем кабинете.

— Каким ветром занесло тебя ко мне, дорогой мой?! — поднялся хозяин дома навстречу другу.

— Я не перекати-поле, чтобы меня гнал ветер, — отшутился Вергинский. — Смотри, поплатишься за свое панибратство одним голосом, когда будешь избираться в академики.

— Не пугай, — остановил его, улыбаясь, Кунтуар. — Уж здесь я знаю точно — не ты вершитель моей судьбы.

— Что, забыл пословицу: если бог захочет, то и в двадцать лет можно стать лысым.

— Старо, а заставить лысеть человека — это в силах кое-кого из наших общих знакомых. Один такой не то что волос на голове, но даже трудов, которые создавались на протяжении тридцати лет, не оставил в помине.

— Кто же такой смелый?

— Не беспокойся, конечно, не ты.

— Да можешь и не говорить. Это для меня уже не секрет.

— Откуда же стало известно?

— Э-э, только драгоценности не сразу видны, все дешевое всегда лежит на поверхности.

Вергинский тоже не назвал имени Пеилжана.

Старые друзья допоздна засиделись в беседке сада. Вспоминали школьные годы, университет, все пережитое.

Уже прощаясь, Вергинский попросил Кунтуара подарить ему несколько своих книг и назвал их.