Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Он будет лежать в голубоватой воде, наблюдая за бликами, играющими на кафельных стенах, вдыхать острый лесной запах: Ерден любил принимать хвойные ванны, способствовавшие, как уверяли врачи, поднятию тонуса организма; до мелочей обдумывать завтрашний день и главное событие — доклад министру об узекских делах. Дюжина листов, вчерне исписанных с двух сторон, лежала в портфеле, и если не обманывает чутье — а оно еще не подводило Ердена, — все должно пройти удачно. То, что рано или поздно последует после доклада, Ерден представлял так ясно, так отчетливо, словно это уже произошло и приказ, в котором он назначался заместителем министра геологии республики, был подписан. Конечно, возможны варианты, уточнения, отклонения или даже изменения в общей линии поведения: жизнь есть жизнь, всего не предусмотришь, будь хоть семи пядей во лбу, но конечный результат, — в сущности, важен только он, промежуточные этапы не в счет, — не вызывал у Малкожина сомнений. Да и разве не заслужил он этого поста всей своей работой? Сколько сил, старания, расчета приложил, чтобы выйти на финишную прямую. Еще только запахло в воздухе организацией Узекской экспедиции, а он уже многое обдумал, предусмотрел, вычислил. Разве не с его помощью Тлепова сделали начальником? Пусть ерепенится, пусть делает вид, что не подозревает, кому обязан назначением, но факт остается фактом: если бы не он, Ерден, однокашник и фронтовой товарищ, сидеть бы тебе, милый дружок, на прежней должности в Жетыбае на вторых ролях, пока не отправили бы на пенсию или не перевели еще в какую-нибудь дыру, почище Жетыбая.

А взять сумасброда Бестибаева? Разве не из его отдела вылетел этот птенец, уже мнящий себя орлом?! Все-таки удивительна жизнь: назначение Бестибаева в свое время не очень обрадовало Малкожина. Он считал, что на должности главного геолога Узека должен быть свой человек, а Бестибаев слишком ершист, неуживчив, не предскажешь, какой фортель выкинет. Одним словом, злой человек или добрый, но прежде всего думай о себе. Конечно, на коллегии, когда обсуждалась кандидатура Бестибаева, он не стал с пеной у рта доказывать, что молодой геолог не совсем подходит — мало опыта, а работа ответственная, — позволил только вскользь усомниться, но сумел сделать это так, что все обратили внимание и запомнили: Ерден не очень-то приветствует назначение Бестибаева в Узек. И разве ему не виднее? Разве не под его началом трудился молодой инженер?

И опять позиция Малкожина была выигрышной. Потянет геолог — прекрасно! Значит, не напрасно работал под руководством Ердена, набираясь ума-разума. Провалит дело — тоже хорошо: Малкожин в свое время предупреждал, обращая внимание коллегии на поспешность выдвижения Бестибаева на столь ответственный пост. Но к его мнению тогда не прислушались. Вот и результат. Так кого же винить? Во всяком случае, Ерден здесь ни при чем.

Но оказалось, что лучшей кандидатуры, чем Бестибаев, и придумать нельзя. Связка Тлепов — Бестибаев идеально дополняла друг друга: опытный, дальновидный, уравновешенный Жандос и энергичный, способный, горячий Жалел теперь играли на руку Малкожину. Хотели того или не хотели, но оба, не жалея ни сил, ни времени, ни нервов, делали все от них зависящее, чтобы план — нереальный, завышенный, фантастический — был выполнен. Да, случай — лучшая сводня…

При одной мысли об этом Ерден довольно улыбался. Он прохаживался перед гостиницей — низким, одноэтажным, похожим на барак домиком. Двадцать шагов вдоль палисадника в одну сторону, потом точный, четкий, как в танце, поворот — асфальт был положен только перед фасадом, и дальше шел пыльный переулок, — и снова двадцать шагов до скамейки, где громоздился распухший, тяжелый как утюг портфель и лежал стального цвета макинтош.

Кроме гостиницы в переулке лепилось с десяток старых домов, а на углу, за оплывшим дувалом, располагалась какая-то база. Сбоку от мощных, прямо крепостных ворот, воздвигнутых из железных прутьев и ракушечника, висела выцветшая, неразборчивая вывеска, и Ерден хотел было подойти, поинтересоваться, но, взглянув на облако пыли, поднятой тяжелыми грузовиками, беспрестанно въезжавшими и выезжавшими из ворот, а потом переведя взгляд на светлые брюки и начищенные желтые полуботинки, передумал.

Редкие прохожие попадались Ердену навстречу. Он их никогда прежде не встречал, но лица казались ему знакомыми: сколько людей перевидел он за свою жизнь! Ведь это только кажется, что они разные. Молодые, старые, красивые, уродливые, высокие, малорослые, умные, глупые, толстые, худые, добрые, злые… Мало ли слов придумано, чтобы подчеркнуть непохожесть, индивидуальность каждого. На самом же деле различия внешние. Люди везде одинаковы: в Алма-Ате, Узеке, здесь, в Форту-Шевченко или где-нибудь на Огненной Земле… В этом Ерден давно убедился и часто развивал эту мысль перед близкими или друзьями. Идея об одинаковости людей нравилась ему, потому что хорошо отвечала собственному взгляду на жизнь. Ерден считал, что человек существо однообразное и, если приглядеться, в своей массе довольно бестолковое. Неглупый человек при желании всегда может использовать других в своих интересах. Для этого нужно не так уж много: рассматривать людей с точки зрения извлечения из них пользы для себя, да еще вглядываться в каждое событие, переворачивая его, как карты, чтобы выбрать козыри.

Да, люди бестолковы. Вместо того чтобы двигаться к цели по прямой, они идут окольными путями, юлят, изворачиваются, пытаясь прикрыть истинные намерения выдуманными или вовсе ложными. Суровая же истина состоит в том, что каждый хочет жить хорошо. Иметь дом, семью, положение в обществе и быть материально обеспеченным. У кого же не хватает ума понять эту очевидную истину — стараются навести тень на белый день, толкуя об идеалах, долге, совести. Глупцы!

Размеренно выбрасывая ноги в сверкающих ботинках, Ерден ходил по тротуару вдоль фасада гостиницы. Двадцать шагов в одну сторону. Двадцать — в другую. А мысли тем временем по-прежнему бежали по избитой колее, которую проложила для них вся его жизнь.

Да, чудаки и идеалисты. Чего с них спрашивать? Вот он, Ерден Малкожин, человек современный, деловой. Разве не гениально он рассчитал, когда предложил с самого начала, без всяких скидок на организационный период, дать Узеку напряженный производственный план? Да одна эта идея украсила бы самого проницательного человека. Она зиждилась на доскональном знании обстоятельств и характеров людей, которым предстояло воплощать идею Малкожина в жизнь. Суть ее состояла в том, чтобы заставить Тлепова, Бестибаева и вообще всех, кто собрался в Узеке, прыгнуть как можно выше, с предельным напряжением сил. Но разве такое не отвечает той задаче, которая поставлена перед ними: освоить месторождение как можно быстрее?! Разве можно отыскать в ней нечто порочное?! Конечно же нет. Другое дело, что лично для себя сумеет извлечь из рекордного прыжка Ерден. Но это уж, извините, никого не касается. Да и потом, что здесь криминального? Разве он сам не крутился весь этот год как белка в колесе, чтобы его идея не погасла? Разве сидел он сложа руки, ожидая, когда изюм положат ему в рот? Нет, нет и нет. Так пусть и эти голубчики в Узеке поработают, чтобы чертям стало жарко. Пусть Жандос разбивается в лепешку, чтобы вывести экспедицию из прорыва. Пусть Бестибаев из кожи вон лезет, разрабатывая оптимальные варианты разбуривания Узека, спорит с самим Салимгиреем, отстаивая свою точку зрения. Кстати, совсем неплохо, что старичка щелкнули по носу. При случае всегда можно об этом напомнить… Пусть! Именно Ердену предстоит снять урожай с поля, которое он так тщательно подготовил, искусно засеял, истово ухаживал за робкими всходами, оберегая от разных напастей. Конечно, ему самому пришлось нелегко. Мотался по жаре и пыли, недосыпал, недоедал, нервничал. Это в его-то годы, когда он уже дважды дед…