Марк Еленин - Добрый деловой человек

Глеб знал: Красная не отстанет. Он обнял старушку и, подпевая невесть что, бережно начал кружить ее.

— Ну тебя, — сказала Надежда Витальевна. — Закружилась совсем. Пошла я.

— Идемте к Глонти чай пить с вареньем, — предложил Глеб.

— Поздно.

— Тогда у меня давайте. И конфеты есть, шоколадные.

— Поздно, — повторила Надежда Витальевна непреклонно. — Да и тебе не чаи гонять, а письма читать хочется. Не ломайся, я пошла…

Одно письмо было от Зыбина. На конвертах второго и третьего — почерк незнакомый.

Зыбин писал коротко, торопливо, бегущими вправо и подскакивающими вверх буквами о том, что недавно утвержден в новой должности первого заместителя главного редактора, что помнит о своем обещании прислать хорошего очеркиста в Солнечный для прославления нового города, кандидатура намечена и утверждена, и товарищ привезет Глебу новые сердечные препараты — они весьма эффективны и помогут ему жарким летом, пусть принимает их регулярно, как и он, по три раза в день после еды — это придаст крепость сосудам, улучшит ритм сердца, следовательно, поможет и поднятию всей партийно-воспитательной работы на стройке в пустыне…

Не смог не съязвить друг-инфарктник!..

Второе письмо, к радостному удивлению Базанова, было от Морозовой из Ленинграда. Наталья Петровна писала:

«Может быть, я буду потом сама удивляться, что вдруг, внезапно решила поговорить с вами, Глеб Семенович. Но это желание так сильно сейчас, что я не могу противиться ему.

Страшно скучаю о Солнечном, о стройке. Это не слова. Поняла, что многие годы лишала себя Азии и иной, незнакомой жизни. Спасибо вам.

А Ленинград без вас нахмурился, помрачнел. Что ни день — лупят дожди. Лето! И Кировский проспект поблек и обезлюдел. И в кино, куда мы с вами ходили, ни живой души. Покупай билеты хоть на весь ряд…

У вас, наверное, солнышко? И жара? Вот благо-то.

В институте очередной аврал. И очередная схватка с Госстроем. Кирилл Владимирович после Москвы собирается навестить вас — воитель, надо бы ему еще при жизни поставить памятник в Солнечном. А?

Кончаю. Будьте здоровы и счастливы. Н. Морозова.

Перечла утром. Не удивляйтесь, бога ради. Сумбур! Сейчас написала бы все иначе или совсем не написала бы. Но дело сделано, пусть письмо идет.

С уважением».

И ни слова о том, когда приедет. И обратного адреса нет…

Третье письмо оказалось короткой весточкой от… Лысого.

«Мне тут друзья из Солнечного сообщили, как вы из-за меня хлопотали, искали меня и с начальником строительства товарищем Богиным — чтоб ему икалось! — сражались, — писал Лысой. — «Зря это он так, Базанов», — подумал я сначала. А потом решил, что не зря. Вы ведь, Глеб Семенович, не только из-за меня старались, вы ведь мозги Богину и на будущее вправляли, правда? Если так, то и у меня меньше угрызений совести будет…

Живу я далеко от вас. Загнала меня судьба и характер мой неуживчивый на Север, в Усть-Илим, на стройку не легче вашей. Работаю я прорабом. Строим дома, но куда им до наших! Стандарты!.. Пока я справляюсь — так говорят. Так что индивидуальная ваша воспитательная работа, считайте, даром не прошла. Шучу, конечно. Уж простите ради бога: настроение хорошее.

Очень хотелось бы поговорить. Но когда это может случиться? Когда на пенсии будем и где-нибудь в Сочи встретимся!

Здоровья вам, здоровья, успехов.

Крепко жму руку. Ваш Василий Лысой».

Прочитав письма, Базанов посмотрел на часы. К Глонти возвращаться было уже поздно, конечно. Так и не кончился ничем их разговор. Но зато все письма были радостными. Друзья не забывали его — Зыбин, Лысой… и Морозова, Морозова!.. Вдруг письмо… Ему захотелось написать ей, сейчас же позвонить в Ленинград. Но куда? Позвонить в институт? В Ленинграде сейчас поздний вечер. И что сказал бы он ей?..

Лето, как и предсказывали синоптики, оказалось на редкость жарким. Каждый день — выше сорока, и не отпускает. Рано утром еще человеческие условия, но уже через час-полтора — адова температура, на открытое солнце страшно выйти. И так до захода светила. Не живешь — мучаешься. Ждешь не дождешься, когда солнце исчезнет. Вечером и прохлада, и ветерок невесть откуда берется. Не Рижское взморье, конечно, но вполне сносно. Воды вот опять нет, стройка задыхается от маловодья. Все глаза — на водовод. Каждый день люди друг у друга спрашивают: «Ну, как там дела? Тянут? Строят? Сколько еще до сбойки осталось?» А уж если кто-нибудь с водовода в Солнечный приезжал, проходу не давали, окружали, будто Льва Яшина болельщики. Самые популярные личности! Ничего не попишешь.

Строительство водовода было объявлено ударным. Все внимание к нему. Ненаевское СМУ шло с опережением графика, но Базанов знал: люди работают на последнем пределе сил, каждый метр траншеи стоит неимоверных усилий.

…Глеб и Сергей Ненаев ехали по трассе, уходящей от станции Дустлик. Собственно, трассы уже видно не было, ее засыпали. О водоводе рассказывала дорога, проложенная параллельно трассе. По бетонке шли МАЗы с прицепами, на которых лежали трубы. Движение было довольно интенсивным. «Газику» приходилось лавировать. Он напоминал шустрого барбоса, попавшего в стадо быков.

Ненаев объяснял на ходу:

— Трубы — главное. Только и слышишь: «Трубы кончаются! Давай трубы!» Вырыть траншею — четверть дела. Промедлили малость, трубу в нее не кинули — стенки осыпаются, копай снова! Или ветер песочек понес, подлый здесь ветер. Там, где зарыто плохо, — разроет, где открытое место — обязательно занесет. Добавляет нам работенки!

Дорога кончилась. «Газик» миновал вагончики отряда строителей, потом их работающую технику — бульдозеры и грейдеры, утюжившие пески, — вильнул вправо, уже на бездорожье, и Базанов сразу увидел траншею. Еще не зарытая, она стрелой уходила на юг. На фоне белесого, выцветшего неба, раскаленного добела солнца и песка, залитого этим солнцем, — вспыхивали огоньки сварки. А еще дальше, впереди, грохотал канавокопатель. И почти не видно было людей. Попрятались они, что ли?

Как только «газик» остановился, плотное душное облако охватило его. Глеб вылез из машины и привычно определил: градусов под пятьдесят — никак не меньше. К ним подошли прораб и бригадир. Доложили Ненаеву, как положено. И сразу о нуждах — о сегодняшних, завтрашних. А о жаре — скромно, с извинительными интонациями: трудно, жара мешает работать. Особенно достается сварщикам.

И тут Глеб увидел незабываемую картину. Неподалеку одевался какой-то парень. Поверх свитера он натянул телогрейку, стеганые штаны, ноги сунул в неизвестно каким образом появившиеся в здешних местах валенки, на голову — вязаную лыжную шапочку. Парень взял щиток и изготовился, ожидая. В этот момент из траншеи выволокся человек, на котором одежек тоже было что листьев на капустном кочане. Он выполз из них, как змея, меняющая кожу. И недвижимо полежал на одеяле. А потом глотнул воды из фляги спекшимися губами и сказал как ни в чем не бывало: