Марк Еленин - Добрый деловой человек

— Так.

— Да ты и сам это понимаешь. А план-то нужен, всеми способами, любой ценой! И тогда появляются Шемякины. Денежные подачки, заигрывание с народом, обещания, которые порой и забываются, и еще более решительное закручивание гаек. Ты считаешь, пустыня — край земли. Здесь трудно, а поэтому и все можно, все спишется. А я считаю, тут, как и повсюду. Пожарче только, может. И жить, и работать, и отдыхать здесь люди должны, как повсюду. И не только работать, «рубать» и опять работать, чтобы нас с тобой похвалили, чтоб мы биографии себе украсили.

— Ну уж тут, Глеб Семенович, ты загибаешь.

— Возможно.

— Может, у меня просто руки до всего не доходят?

— Хитришь, хитришь… Эта политика, Степан, твои убеждения.

— А знаешь, это не первая стройка, которой я командую?

— Знаю отлично.

— За предыдущую я награду получил. С опережением объект сдал. Почему же там мои методы руководства всех устраивали, а тут тебя не устраивают? Одного тебя!

— Это твое глубокое заблуждение, Степан. Не одного меня, потому как времена меняются и волюнтаристские методы руководства — пройденный этап.

— Волюнтаризм… Наконец-то ты произнес это слово. Я все ждал, когда ты мне еще ярлычок привесишь! У нас штаб, — коллегиальный орган управления стройкой.

— Как показывает практика, волюнтаризм может не считаться и с доброй сотней коллегий, с заместителями, помощниками и даже непосредственными начальниками. И разве дело в ярлыках? Дело в убеждениях. Не всякое явление, осужденное умом, выбрасываем мы и из сердца. Традиции — вещь упрямая, и это я по себе знаю. И потом — ты со мной согласишься, — руководить волевым стилем гораздо легче, чем подлинно коллегиальным путем. По-старому что? Решил — сделал, решил — сделал. Не получается — нажал, где шуткой, где красным словцом. Опять не получается — выговор, другой, с работы снял, со стройки с позором выгнал. И хлопот никаких… Ни тебе дискуссий, ни тебе несогласных — их и след уже простыл! Советоваться с кем? С Петровым-Сидоровым? Лучше уж со своей тюбетейкой, она наверняка возражать не станет. Так и работали, товарищ Богин. Только скажу тебе честно — все это вчерашний день, пора перестраиваться. Самому лучше. Больнее, когда заставляют. Трудно это, Богин. И никого не минует чаша сия. Ни больших, ни малых начальников. И не скроются они от подобной перестройки ни на дне океанов, ни даже в сердце самой пустынной пустыни.

— Красиво говоришь, Базанов! Убедительно.

— Хорошо, если убеждаю. Вещи очевидные.

— Мягко стелешь, жестко спать!

— Перестань, Степан! Ты просто упрямишься.

— А ты хотел, чтоб уже завтра я начал руководить твоими методами?

— Сегодня!

— Запиши: твоя победа.

— Нет, пока опять ничья: ноль — ноль, хотя, как справедливо высказалась одна газета: «Счет ноль — ноль свидетельствовал о явном преимуществе хозяев поля».

Степан Иванович засмеялся чуть покровительственно. Богин оставался Богиным, и заставить его признать свое поражение было не так просто.

— Так что решаешь с Ненаевым? — спросил Глеб.

— Ну, ты же сказал — выговор.

— Вот теперь моя победа, — улыбнулся и Глеб…

Спустя неделю, на торжествах в Солнечном, посвященных приходу большой воды, Степан Иванович произнес речь о замечательной победе СМУ водовода, о самоотверженном труде строителей, прошедших через непроходимые пески и в зимнюю стужу, и в самое жаркое время года и проложивших небывалый в практике строителей двухсоткилометровый водовод.

Речь Богина была приподнятой и мобилизующей.

— Так держать всем! Равняться на передовиков-ненаевцев! — призывал начальник стройки.

Об аварии на насосной ни слова…

После митинга Богин разрезал ленточку, а Ненаев поднял чугунную задвижку. Карадарьинская вода, пенясь, хлынула в городской магистральный канал, потекла, сжатая бетонными берегами, в водохранилище.

Ударили барабаны, запели трубы. Рыкнули гортанно карнаи. Несколько девушек-узбечек в платьях из черно-белого и пестрого хан-атласа, пританцовывая, пошли впереди воды. За ними, выколачивая быстрый и торжественный рокот из бубнов, тоже пританцовывая, мелкими шагами двигались парни. А чуть поотстав, беспорядочной толпой — строители. Водой чокались, обливали друг друга — впервые не жалея ее — и, будто пьяные, старые и молодые, мужчины, женщины и дети веселились, смеялись, танцевали и прыгали от избытка чувств, от радости.

У водохранилища добровольцы уже сажали молоденькие акации.

Это был действительно праздник. Долгожданная вода приносила с собой иную жизнь людям, городу, стройке…

Базанов, Морозова, Толя Бакулев и новый конструктор из группы архитектурного надзора Павел Солонко ходили по сдаточным объектам второго микрорайона, поднимались на леса, говорили с монтажниками и отделочниками. Солонко — крупноголовый, плечистый, щекастый — шел первым, галантно подавал руку Наталье Петровне, беспокоился, как бы не оступился Базанов. Рядом с громадным Пашей Толя Бакулев был что корюшка возле кита.

Толя и Паша пикировались. Толя с невинным выражением на лице рассказывал Базанову:

— Недавно на ответственном совещании, куда нас вызвал сам начальник строительства, произошло страшное событие — в кабинет влетела большая нахальная муха. Не разобрав, кто есть кто, она полчаса кружила вокруг Богина, садилась на его стол, на голову. Забыв про все, Богин ловил ее. Окружающие пытались помочь ему кто как мог — сочувствием, действием, напряженными позами. И знаете, кто оказался спасителем строительства? Паша Солонко! Представляете? Наверняка орденом отмечен будет.

Паша, ничуть не смущаясь, в свою очередь рассказал, как Толя провалился вечером в канализационный люк — исчез, и только крышка повернулась по оси и встала на место. Хорошо, друзья хватились, а то бы кричал до утра…

Толя высказался по поводу некой Рано. Судя по всему, это был запрещенный удар, и Солонко немедля ответил запрещенным же ударом.

— Пора бы и о наших передовиках очерки в газеты писать, Глеб Семенович, — сказал он. — Зоя Бакулева вот-вот родить собирается, как гусыня ходит. А в тексте отметить: все равно архитектурный надзор осуществляется. Вот они какие, простые наши труженики.

— Это правда, Толя? — спросил Базанов.

— Есть основания, Глеб Семенович.

— Так замечательно! Становитесь коренным азиатом — поздравляю.

— Он, как коренной азиат, пока десять детей не настругает, не успокоится, — не преминул ехидно заметить Солонко. — От жары это.

— Это прекрасно — дети, — сказал Базанов.

На восьмом этаже строящегося девятиэтажного дома, окружив своего бригадира, перекуривали отделочники Ронжина. Сам бригадир, заняв центральное место, вдохновенно рассказывал очередную историю о том, какой он в молодости был сильный и красивый, как не давали ему проходу девчата, как он пел и лихо играл на гармошке. Не зря этого пожилого уже человека на стройке все звали Травило — говорун он был действительно феноменальный и по каждому поводу имелась у него в голове подходящая история. Как и сегодняшняя — про заветную гармонь.