Марк Еленин - Добрый деловой человек

Впрочем, слушали его ребята с улыбочками — привыкли. А один, нахальный, перебил даже:

— Так ты же играть не умеешь, дядя Ронжин!

— Тебе кто сказал?

— Сам видел!

— Игде видел?

— В общаге, дядя Ронжин, в балке. Забыл? На Гришкиной гармошке, что он по лотерее выиграл. Ну? Сыграл? Сыграл ты?

— Так у ентой бандуры строй другой. Трофейный, видать, аккордеон.

— Откуда ж трофейный? Из Владимира!

— Не, кажись, трофейный все же. Чужой у ей строй, не наш, право.

— Уж признавайся, не сдюжил ты, дядя Ронжин.

— Если по правде, гармонист я не так уж и сильный, братцы, — ничуть не смутился бригадир. — Сельского классу гармонист. А сельский класс — это что? Репертуар слабый, а гармонист зато первым парнем на селе считается. Так и я считался… Бабы за такую музыку меня страсть безотказно любили. Ну, я и играл, друзья вы мои хорошие и молодые, — рад стараться! Таким был, точно. Вон какая синфония!

— Трави, трави, Емеля! — сказал кто-то.

На площадку вышли архитекторы и Базанов. Поздоровались, Морозова спросила:

— У строителей, как и у кинематографистов, самый популярный вопрос: кого мы ждем? Кого мы ждем, товарищ Ронжин?

Бригадир ответил со смущенной, застенчивой улыбкой:

— Так все в порядке, Наталья Петровна. Все хорошо. Крановщица, если правду, по нужде своей слезла. Вот и нет.

Все заулыбались: действительно, внеплановый простой.

Морозова повела Базанова к торцу здания. Весь город был отсюда как на ладони: сверху он казался маленьким, а пустыня, уходящая за горизонт, огромной. Подошли архитекторы.

— Как видите, Глеб Семенович, многое удается нам, — сказала Морозова. — Дома, которые мы проектировали и строим, признаны. И Госстрой поутих: у него теперь с Вильнюсом полно проблем, новые районы там рождаются… Так что? Нравится?

— Нравится, нравится, — улыбнулся ей Глеб. — Вы молодцы.

— Молодцы, да не всегда. Бакулев вот на миг отвернулся, и сразу же в центре микрорайона ему ларек воткнули и несколько разномастных аппаратов для продажи газводы. У нас в торцах места масса, а там весь вид портится — безобразие!

— Толю можно понять, Наталья Петровна, — поспешил с замечанием Солонко. — Он в этот момент на Зою смотрел. На миг оглянулся — и все, бац! — воюй теперь с ОРСом…

Воздух был необычайно свеж и прозрачен. Как на фотобумаге, кинутой в проявитель, проступали на северо-западе холмы и предгорья Мурунтау — Нос-горы.

— Это ж надо нарисовать такое! — воскликнул Толя. — Вон сколько понастроили! Можно сказать, начинается наш город, младший брат Ленинграда…

Морозова потащила Глеба к бывшей столовой, отрапортовала: с помощью военной хитрости удалось провести реконструкцию («У нас ведь как? На строительство и капремонт попробуй выбей деньги! А на реконструкцию — пожалуйста»).

Каменщики выкладывали еще этаж. Над входом сооружали современный козырек. Слева и справа к зданию пристраивали два одноэтажных крыла из стекла, стали и бетона. Зайдя внутрь, Наташа принялась объяснять: внизу будет бар, холл и гардероб; отсюда начнется широкая лестница с подсветками и мозаичным орнаментом на стенах, на втором этаже — большой зал ресторана — колонны, светильники. Бакулевы делают мозаичное панно, как в кинотеатре, из мраморной крошки и разбитой посуды. Все работы займут два — два с половиной месяца. Внутри здания было пусто в этот час — рабочие обедали. Пахло кирпичной пылью и мокрой штукатуркой. Распрощавшись с Базановым, ушли Бакулев и Солонко. Наташа обняла Глеба и, тут же отстранившись, сказала мечтательно:

— По вечерам здесь будет собираться молодежь. Парни в белых рубахах, девушки в модных туфлях, командированные, вернувшиеся из пустыни. И кормить здесь будут хорошо — недорого, вкусно. И обязательно — хороший кофе, фрукты, вино. Чисто, уютно — отличная обстановка. И танцы. Мы будем иногда приходить сюда, Глеб? Ведь мы же никогда не танцевали с тобой, никогда. Ни разу в жизни.

— Обязательно будем приходить сюда.

— И ты, парторг, пригласишь меня танцевать здесь?

— Приглашу. Сразу же в день открытия.

— Я приду к тебе сегодня вечером, — сказала она. — На всю ночь.

— Но сегодня все Глонти дома.

— Я буду как мышь.

— У Феликса Глонти и его тетушки мощнейшие звукоуловители.

— Ты чудак, Базанов. Ну, ты чудак! Опять поведешь меня на прогулку? Да все уже знают, давно. И все спрашивают: когда свадьба, когда же свадьба? И Анна Павловна Глонти, и даже Богин.

— А меня почему-то никто не спрашивает. И даже Богин. Странно.

— У меня на лице все написано, у тебя — нет. У тебя, как всегда, спокойное, руководящее лицо. Поэтому-то никто ничего у тебя и не спрашивает.

— Тогда и я у тебя спрошу. Когда же свадьба, Наталья Петровна? Почему ты усложняешь все?

— Я не усложняю, я готовлюсь. Я, как хорошую книгу, счастье свое растягиваю. Тьфу, тьфу, тьфу! Я жутко суеверная, Базанов. Тебе придется меня серьезно перевоспитывать.

— У меня никогда не было свадьбы. Я бы хотел пригласить друзей. И чтоб всем запомнился этот день. И нам. А ты?

— Терпеть не могу свадеб, юбилеев, дней рождений. Но для тебя — все, что хочешь! Пойду на все! И не спрашивай меня ни о чем.

— А кого ты хотела бы пригласить?

— Мои друзья все здесь, со мной. Разве Яновского из Ленинграда, не возражаешь?

— Буду рад, если он приедет. А Попова Кирилла Владимировича? Ведь он нас познакомил.

— Что ты — он занят! И потом расстояние, концы. Не сможет.

— Если написать заранее, все смогут. Увидишь.

— Ох, ты хитрый, Базанов!

— Так когда, Наташа?

— Давай только не путать даты, а? Чтоб не первого января, не девятого мая, не седьмого ноября.

— Какого мая? Следующего года? Какого ноября? Давай через субботу. Ну?

— Не могу тебе возражать. Понимаешь, не могу. Хочу из принципа поспорить, а у самой рот до ушей.

— Вот и прекрасно! Будет свадьба, и станешь ты моей женой.

— Я и так твоя жена.

— А я в это до сих пор не верю. Мне документ нужен, бумага, паспорт со штампом.

— Будет тебе документ, Базанов. — Наталья Петровна обняла его и поцеловала. — Только… только через месяц, пожалуйста. Завтра приезжает мама с Антошкой, понимаешь?

— Понимаю. Но все равно: сегодня же я сяду приглашения писать, — упрямо сказал Глеб.

Антон Морозов оказался высоким, угловатым и несколько замкнутым мальчиком. На вид ему можно было дать больше двенадцати. И черты красивого лица матери едва-едва проступали в нем. Первый приход Базанова он встретил равнодушно. Увидев его вторично, общаться не пожелал, демонстративно углубился в какую-то книгу, а потом, вежливо отпросившись у матери и попрощавшись с Глебом, ушел, посмотрев на него выразительно, точно говоря: это из-за тебя мне приходится бежать из дома.