Уткур Хашимов - Дела земные

— У меня с ней было… — грубо сказал Алимардан и посмотрел на Анвара с ненавистью. — Понял ты, растяпа? Пока ты ахал да охал, я…

Анвар, чувствуя, что сейчас потеряет сознание, застонал и ударил со всей силы Алимардана кулаком в лицо. Ударил еще раз, потом повернулся и побежал.

Алимардан медленно вытер кровь с разбитых губ, постоял, опершись спиной о ствол тутовника, затем не торопясь пошел домой.

В окнах поликлиники горел свет. Анвар взбежал на каменное крыльцо, рванул дверь и, промчавшись мимо испуганно отстранившейся уборщицы, распахнул дверь дежурки. Мукаддам сидела за беленьким ординаторским столом, переписывала истории болезни. Лицо ее было печальным и прекрасным. Сердце Анвара заболело от горя и нежности.

— Мукаддам? — прошептал он.

Мукаддам подняла голову и вдруг вскочила. Щеки ее побледнели еще больше, губы упрямо и гордо сжались.

— Это правда, Мукад? — спросил Анвар, уже зная, что она ответит, и ожидая, надеясь, что все-таки скажет удивленно: «Что правда? О чем вы?..»

Мукаддам молчала, глядя в стол, смяв в тонких пальцах телефонный провод. Потом подняла голову.

— Да… — проговорила она. — Правда. Уходите…

Анвар постоял, держась за косяк двери, потом швырнул дверь с силой, выкрикнул грубое слово и выбежал на улицу.

«Гадина, гадина! — повторял он, вышагивая кишлачной улочкой так быстро, словно у него земля горела под пятками. — Ох, какая гадина, какая змея подлая, какая подлая гадина…»

Он сам не заметил, как ноги принесли его в парк, к Комсомольскому озеру. Тупо посмотрел на спокойную, светившуюся отражениями бесчисленных цветных лампочек воду и вдруг, обессилев, опустился на скамью. Оглянулся вокруг, приходя в себя.

Рядом были аттракционы, стояла очередь к кассе, визжали девчата на взмывающих к небу качелях. В ближней к нему лодке качались девушка и парень, парень раскачивался все сильней, девушка визжала, платье у нее разлеталось, обнажая ноги едва не до бедер.

«Гадина бесстыдная!» — с глухой ненавистью подумал Анвар и, застонав от боли, от гадливости, заполнившей его душу, вскочил и пошел подальше от аттракционов, в темноту.

На скамейке, мимо которой он проходил, лежал парень, положив голову девушке на колени, та гладила ему волосы. Потом наклонилась, коснулась губами его лба и снова стала ласкать длинные вьющиеся волосы парня.

Анвар закрыл глаза, чувствуя, что его шатает. «Аллах, я сойду с ума! — прошептал он. — Что они все, с ума посходили, как овцы весной?.. Или я раньше просто не замечал?..»

Он спустился на самый берег и сел на пень тала. Пронеслась моторная лодка, круто завернула и поехала обратно, волны заплеснулись на берег, туфли Анвара промокли, но он не замечал этого. Он все еще не свыкся с бедой, все еще где-то внутри жило ощущение, что это просто сон, ошибка, что вот сейчас что-то произойдет — и жизнь будет течь по-старому, его отношения с Мукаддам будут, как прежде, неопределенными, прекрасными и полными надежд.

В этой части парка стояла тишина, такая тишина, что слышно было, как грохают, передвигаясь по рельсам, огромные подъемные краны: неподалеку отстраивался новый квартал. Горели прожекторы и красные сигнальные огни на кранах; стрелы, груженные стопками бетонных плит, медленно поворачивались, разгружались, снова поворачивались. Людей не было видно, казалось, что действуют какие-то разумные роботы.

Анвар машинально следил за работой кранов, внутри саднило. Он вдруг вспомнил подобное предчувствие беды, охватившее его, жуткое обреченное знание, что все самое страшное уже произошло, — с этим ощущением он жил тогда почти час, а потом — легкость и радость, и ежеминутное осознание, что он счастлив, счастлив не оттого, что с ним случилось нечто хорошее, а оттого, что не было плохого.

В тот вечер Анвар готовился к зачету по истории философии. Просидел над учебниками часов до трех, потом, наконец, решил лечь спать: «Перед смертью не надышишься», но никак не мог уснуть — возбужденный мозг не успокаивался. Спустя час он начал задремывать, как вдруг кто-то словно бы сбросил его с кровати.

Где-то далеко прогрохотал взрыв, задребезжали стекла окон, заскрипела балахона, и продолжала угрожающе скрипеть, а стекла продолжали дребезжать. Анвар встал на четвереньки и со страхом посмотрел в окно. Вдруг на черном небе поднялось зарево и, закрыв горизонт, стояло там довольно долго. Посыпалась штукатурка.

Анвар вскочил на ноги, вбежал в комнату матери, включил свет. В углу на курпачах сидела, поджав ноги, Икбол-хола и громко читала молитву «Субхан-аллах»; Анвар вспомнил, что эту молитву читают во время землетрясений. Он схватил мать за руки и потащил во двор.

— Выйдем! — повторял он. — Надо выйти, ойи, опасно!..

— Не бойся, — сказала Икбол-хола, поднялась на ноги и заковыляла следом, повторяя: — Не бойся, углым, это землетрясение…

Потом, задним числом, Анвар удивился с каким спокойствием приняла его старая мудрая мать стихийное бедствие: видно, заговорил в крови вековой опыт далеких поколений…

Потух свет. Они вышли во дворик, стояла тьма кромешная, лаяли собаки, кричали люди. Анвар вышел за калитку. Узкая улочка была полна возбужденных людей. Кто-то выскочил в майке и трусах, кто в комбинации, кто-то просто завернулся в простыню и стоял так, дрожа от страха.

— Как ваши родные? Никто не пострадал? — спрашивали все друг друга встревоженными голосами. — А дом как? Стоит пока?

— Видели, видели? — спрашивал кто-то рядом с Анваром. — Там, где Алайский рынок, будто небо взорвалось! Что-то там случилось нехорошее.

«Мукаддам! — оборвалось тогда у Анвара сердце. — Ведь они живут на Алайском!»

Он снова побежал к себе во двор. У входа на айван стояла мать.

— Не входи в дом, — сказала она, схватив его за руку. — Сейчас будет повторный толчок. Подожди, сынок, давай выйдем.

Покорно он пошел за матерью, и они вместе вышли на улочку. Соседи продолжали возбужденно разговаривать между собой, кто-то громко рыдал, кто-то твердил слова утешения, в свои дома разойтись люди, однако, не решались, ждали повторного толчка. Анвар никого не видел вокруг, ничего не слышал, в мозгу у него стучало: «Мукаддам, Мукаддам, бедная моя Мукаддам, что с ней?..»

Вдруг стало странно тихо. Это перестали брехать собаки. Вокруг заговорили, что второй толчок миновал, можно расходиться по домам. Но Анвар не слыхал второго толчка и удивился, узнав, что он миновал.

Стало вдруг очень холодно. Соседи начали расходиться; Анвар, взяв мать под руку, тоже вошел в свой дом. Вдруг зажегся свет, и Анвар увидел, что на намате, на курпачах, на кровати лежат куски штукатурки, в воздухе стоит известковая пыль.

Анвар надел пиджак и брюки, включил приемник. Передавали последние известия. Дикторша рассказывала о том, что такой-то колхоз закончил сев хлопка, такой-то завод, борясь за достойную встречу Первомая, досрочно выполнил месячное задание. О землетрясении не было сказано ни слова. Анвар выключил приемник и вышел во двор.