Николай Волокитин - Демидов кедр

— Господи! — шептал я. — Да это же Светка! Светка Смирнова! Как я сразу ее не узнал?

Я вспомнил. Вспомнил все четко и ясно, до мелочей.

Это было весной 1943 года.

Однажды во время урока дверь нашей классной комнаты широко распахнулась, и вошел старенький директор школы Иван Семенович Шевцов с какими-то незнакомыми девчонками.

— Татьяна Борисовна, — сказал он учительнице, — извините, но в детдом привезли пополнение — четыре третьеклассницы. Определите, пожалуйста.

Детдом в нашем селе возник еще в сорок первом году, «пополнения» прибывали частенько, и слова директора никого не удивили. Удивило другое: все девчонки.

— Фи! — толкнул меня в спину Петька Сорокин, сидевший сзади. — Нет, чтоб парней привезти. Посылают разных синиц.

Девчонки и в самом деле походили на испуганных птичек. Худенькие, глазастые, в коричневых сатиновых платьях и грубых «фезеушных» ботинках, они жались в углу и глядели вокруг настороженно и тревожно.

Но Татьяна Борисовна, едва вышел директор, стала торопливо рассаживать их. Двух она устроила на заднюю парту крайнего ряда — парта как раз пустовала, третью — к Соньке Морозовой, а с последней — белокурой синеглазкой — замешкалась, потому что свободных мест больше не было.

— А вон мальчик один за па-а-а-ртой, — пропела синеглазка и показала на меня.

— Как — один? — подскочил я. — Со мной Степка Хромкин!

— Медведев, как тебе не стыдно? — покачала головой Татьяна Борисовна и, взяв девчонку за локоть, ласково улыбнулась. — Правильно, иди садись пока с Медведевым. Хромкин все равно болеет. Когда придет, что-нибудь придумаем.

Я набычился и, фыркнув, подвинулся к самому окошку. А девчонка — этакая примерная паинька — спокойно протопала по проходу своими тяжелыми ботинками я, пригладив платье, чинно уселась на краешек парты. Я посмотрел на нее искоса и решил, что после уроков обязательно отлуплю. Но для начала надо было выяснить, с кем придется иметь дело, и я, толкнув девчонку в бок, прошептал:

— Ты! Как звать?

— Свет-та, — вытаращила на меня девчонка большущие удивленные глаза. — А почему ты дерешься?

— Хм, дерешься! Задеть нельзя… Из Парабели приехала?

— Да. Сперва из Томска, а сейчас из Парабели. А вообще-то из Ленинграда.

— Отку-у-у-да?

— Из Ленинграда.

Девчонка отвернулась и стала слушать учительницу, а я глянул на нее еще раз и притих, в один миг позабыв о своем намерении. О героическом Ленинграде нам рассказывали часто, и мы знали об этом городе много. Я даже сам читал со сцены стихотворение Джамбула «Ленинградцы, дети мои» и, когда читал, чуть не плакал, а в зале, не стесняясь, всхлипывали. И эта девчонка, оказывается, оттуда! Она сидит рядом со мной! И я могу смотреть на нее, разговаривать с ней.

Какая она худая и тоненькая! Острые плечи торчат из-под просторного платья, как клинышки, лицо бледное. Может, она голодна? Детдомовские ребятишки часто жаловались, что им не хватает пайка, и просили нас, «поселковых», принести что-нибудь из дома поесть.

— Светк! — прошептал я. — Хлеба хошь?

Она повернулась и опять уставилась на меня не по-детски серьезными глазами.

— Хочу-у-у. Я всегда хлеба хочу. А что?

Я схватил свою тряпичную, сшитую матерью из старой отцовской рубахи сумку, вытащил краюшку, которую не съел за обедом и припрятал для детдомовца Тольки Силяева, протянул незаметно Светке и покраснел — краюшка была черная, как слипшийся ком земли.

— Ты это… Хлеб пополам с картошкой и сушеной лебедой, — пояснил я.

— Спаси-и-и-бо! — Светка спрятала хлеб в парту и посмотрела на меня просительно. — Можно, я потом разделю его с девочками?

— Конечно! — разрешил я.

Когда прозвенел звонок и все выбежали в коридор, она почему-то осталась на месте. И я не решился встать. Мне было приятно сидеть рядом со Светкой. И хотелось сделать для нее что-нибудь хорошее. Видно, Светка испытывала то же самое и, покопавшись в кармашке, вынула крохотную, в пол-ладошки книжечку, протянула мне.

— Хочешь посмотреть?

— Ага! — обрадованно сказал я и взял книжечку. Это был маленький календарик. На его корочке красовалось изящное каменное здание с колоннами и было напечатано крупно «Ленинград. 1940», а в середине на страничках расписаны дни каждого месяца.

— Папин, — тихо сказала Светка. — Это все, что у меня от него осталось.

— А где твой папа?

— Погиб. — Возле Светкиных губ появились складочки.

— А мама?

— Мама умерла, когда я была еще совсем маленькой.

Я хотел утешить ее: ничего, мол, как-нибудь, у меня вон тоже папку убили, а мама болеет, война всем наделала горя, надо крепиться, но тут в класс влетел Петька Сорокин и с криком «Тили-тили тесто — жених и невеста!» подскочил ко мне, выхватил календарик и побежал по проходу к доске.

Светка сперва онемела. Только глядела на Петьку испуганно да глотала ртом воздух, а потом заревела:

— Отдай сейчас же! Отдай!

Я махнул прямо по партам, догнал Петьку, сбил с ног, и мы сцепились. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не подоспел самый старший и сильный в нашем классе детдомовец Толька Силяев — мой защитник и опекун.

— Что?! На Леньку Медведя? — закричал он и отвесил Петьке увесистый подзатыльник.

Когда я с книжечкой в руке вернулся на место, Светка плакала навзрыд.

— Ну чего ревешь! — буркнул я, и Светка вдруг уткнулась в мое плечо и затихла.

В этот день я не оставлял ее одну до конца занятий. А после уроков первым вылетел на улицу, спрятался за тополем и стал ждать.

Детдомовские девчонки вышли на крыльцо одинаковые в своих «фезеушных» ботинках, грубых бумажных чулках и казенных фуфайках, но Светка все равно выделялась — на ней была синяя беретка. На всех красные, а на ней почему-то синяя.

Сейчас-то я знаю, что вышла простая случайность. Попалась такая во время раздачи именно ей. Но в то же время мне почудился в этом особенный смысл. Синий цвет так шел к ее белым косичкам!

— Светка — синяя беретка! — прошептал я и рассмеялся.

Всю ночь мне снился один сон.

Будто рвутся снаряды, гудят сирены, рушатся здания, а мимо них мчится грузовик, который уносит нас со Светкой из этого ада. Навстречу выскакивают немцы, размахивают гранатами, и Светка закрывает глаза руками, плачет. Но я вскидываю автомат, и немцы валятся мешками на дорогу, как в том кино, которое недавно показывали в клубе.

Утром, когда я проснулся, с тоскою подумал: вдруг сегодня в школу придет Степка Хромкин и тогда нас со Светкой рассадят.

И Степка пришел. И занял свое прежнее место, согнав Светку. Она не сопротивлялась и до начала уроков простояла в проходе. А потом пришла Татьяна Борисовна и велела Степке перейти к Ваньке Бурындину и Федьке Сазонову — у них самая широкая парта и можно разместиться втроем, — а Светку посадила снова со мной.