Шамиль Хазиахметов - Мир вашему дому

Равиль сел в постели и насильно улыбнулся.

— Не выслеживай меня, инэй, — попросил он. — Заболел я. Думаю, скоро полегчает. Климат у нас здоровый, работаю на свежем воздухе…

Мать опустила голову.

— Вот отчего у меня на сердце тяжело. Отчего бы это, думаю, — сын же приехал, дома живет. Но зачем ты скрываешь от меня?

Мать, крепко задумавшись, ушла.

Подошла долгожданная суббота, мать уехала в город к своей сестре, и Равиль остался в доме один. Он лег на диван и стал читать самую толстую книгу, какую отыскал в доме.

«Почему Флора одинока? — подумал Равиль и отложил книгу. — И потом, неужели пятнадцати лет мне мало, чтоб забыть или простить ей ту новогоднюю ночь?»

Вчера он встретил Флору на лугу, та было кинулась к нему, но Равиль холодно кивнул и прошел мимо.

«Все могло сложиться иначе. Но ведь в этом виновата только она!» — успокаивал он себя.

И снова Равиль настойчиво возвращается мыслями к лесной избушке, где он с другом Ахатом и Флорой встречал Новый год. Утром выпал пушистый, легкий снег, и Равиль быстро скользил по нему на лыжах к маленькой железнодорожной станции. Кому из них, тогдашних десятиклассников, захотелось побаловаться сигаретами? Равиль не помнит. Не помнит он и о чем думал, щуря глаза на необычно яркое январское солнце. Зато прочно стоят в его памяти залитая солнцем избушка, уже никому не нужные сигареты и он сам, убегающий от страшного места, где справляют свой праздник плоть и предательство…

Стоял конец лета, и молодые березки в рощице за цехом уже начинали желтеть. Трубовозы с мотающимися на длинных тросах прицепами спускались вниз, в равнину, и пыль сзади не стлалась легким облаком, а стояла в воздухе, медленно и тяжело оседая на дорогу.

Пообедав, бригада забралась в бытовку и принялась стучать в домино. Один Фатых остался на скамеечке у забора. Он глядел на спускавшиеся вниз трубовозы и, задумавшись о чем-то, сильно морщился.

Равиль сел рядом и легонько тронул бригадира за плечо.

— А? — спросил тот, вздрагивая. — Что, уже пора?

— У меня разговор к тебе есть, — сказал Равиль и, помолчав, быстро признался: — Трудно мне, Фатых, сил не стало… Прятаться больше не хочу — ты, должно быть, и сам видишь…

— Вижу, — ответил тот согласно, будто ждал этого разговора. — Откуда силам быть? В столовую совсем не ходишь, а если пойдешь, то поковыряешься в тарелке да бросишь. Сперва мы думали, брезгуешь ты нашей пищей. Потом поняли: желудок твой не принимает.

Фатых просунул руку под воротник рубахи, почесал шершавой ладонью шею — как всегда, если не мог сразу ответить товарищу.

— Не знаю, какую бы тебе работу найти полегче, — он старался не смотреть на Равиля. — Может, научить тебя хоть немного прихватывать…

— Я вовсе не к тому речь завел, — спохватился Равиль. — Просто хотел посоветоваться. И вот о чем…

— Ну-ну, — осторожно поддержал Фатых и поднял на Равиля носатое лицо.

— Хочу у Кузьмичева попроситься к Хангильдину в помощники. Во-первых, вам обузой не буду, во-вторых, там от меня пользы будет больше.

— Жалко тебя отдавать, — с искренним сожалением сказал Фатых. — От работы не отлыниваешь, худого слова от тебя никто не слышал. Потом, много ты облегчения бригаде принес. Холостые ребята как-то смеялись: спасибо, мол, Равилю, спина теперь по вечерам не гудит, чаще к своим девушкам стали наведываться.

Последнее Фатых сообщил, пытаясь хоть как-то приободрить Равиля, и тот благодарно улыбнулся.

Фатых запустил пальцы за воротник.

— Жалко тебя отдавать, — снова повторил он. — Да ты, парень, и в деньгах потеряешь.

— Мне ли теперь о деньгах думать, — усмехнулся Равиль. — Было б здоровье, остальное приложится.

— Да-да, здоровье — всему голова, — охотно поддержал бригадир, вспомнив, видимо, как сам провалялся год в больнице.

Кузьмичев встретился Равилю в коридоре конторы.

— Проходите, — радушно пригласил он и, пожав руку Равилю, пропустил его в свой кабинет. — Физический труд вам на пользу, молодой человек, загорели, приосанились. — Он внимательно вгляделся в усевшегося напротив Равиля. — Только уж нехорошо как-то похудели.

Равиль помрачнел, и Кузьмичев поспешил переменить тему разговора.

— Вы совершаете у нас целую революцию, — снова перешел он на шутливый тон. — Трубоукладчик для грузовой площадки я два года не мог допроситься у генерального директора, а вы мне его за так подарили. Только вот почему ко мне не заглядываете? Я уже обижаться на вас начинаю. Тут еще и Бакиров однажды жаловался, будто вы его притесняете с отчетностью по соцсоревнованию. — Кузьмичев сделал паузу и улыбнулся. — Я имею в виду доску показателей. Он тут было и докладную на вас сочинил. Порвал я ее при нем. Ты пацан против Равиля Салимгареевича, говорю я ему. Он человек хороший, работает на совесть. Погоди, мол, он еще встанет на ноги, заявит о себе…

Кузьмичев опять улыбнулся.

— Я к вам с просьбой, — вклинился в его речь Равиль. — У Хангильдина помощник уволился. Если можно, переведите меня.

— Что так? — спросил Кузьмичев, откидываясь в кресле.

— Здоровье немного сдало…

— Ага, — быстро сказал Кузьмичев и наклонил покатый лоб. — Хангильдин совсем зашился с разработками. Ты там будешь кстати, а то я из города собирался просить человека.

Равиль поблагодарил. Кузьмичев упруго выпрыгнул из кресла и проводил Равиля до двери. Он, похоже, так и не свыкся с мыслью, что перед ним подчиненный ему слесарь, а не бывший руководитель производства.

Утром следующего дня Равиль заступил на новую работу. Невысокий, толстый Хангильдин сидел в маленькой, узкой комнате над отделением цеха, где собирали трубные узлы для строящихся нефтепромыслов. Слышно было, как внизу шипит газорезка, с грохотом катают по бетонному полу трубы и громко кричат рабочие.

— Феликс Бахтиярович, — солидно представился Хангильдин.

— Равиль.

Хангильдин снисходительно сунул ему узкую ладошку и тут же разрешил:

— Можете звать меня просто Феликсом.

Они говорили по-русски, и Хангильдин произносил свое имя так: «Феликэс».

— Работы ужасно много, — предупредил Хангильдин и показал на стеллажи, забитые чертежами. — Приходится задерживаться вечерами. Как-то я даже не поехал на выходной день к семье — сидел, перелопачивал эти проклятые чертежи. Бывает, так наработаешься за этой бандурой, — он ткнул ногой стойку кульмана, — что спина деревянной делается.

Хангильдин двумя руками, уже в третий раз за время разговора, заправил выбившуюся футболку в брюки.

— Но со мной работать можно, — поспешил успокоить он Равиля. — Я не из строгих начальников. Лишь бы работа не стояла.

«Ба, да он себя начальником считает», — изумился Равиль и спросил вслух: