Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Не завидуете? — спросил я и, устыдившись бестактности, поправился: — Хорошей завистью?

— Чему завидовать? — не задумываясь, ответил Вершинин. У меня ж работа в тыщу раз интереснее.

Подошел парень в спецовке, в берете, поздоровался.

— Упарился, Денис Иванович!

— Так ты вон наваливаешь на тележку гору поковок: Ты кран-балку возьми.

— Скорее ж хочется.

— Нет, ты уж поаккуратнее.

Когда отошел, Вершинин рассказал, что мать его работает гардеробщицей. Встретила Вершинина, просит — отбился парень от рук, форменный тунеядец, на учете в милиции. Помоги, мол. Вершинин — в милицию. «Хочешь взять?» — говорят. «Хочу, и человеком сделаю». «Ой, гляди!» Дали направление. Вершинин с матерью, с этим самым парнем к начальнику цеха: так и так, мол. Тот посмотрел документы, говорит матери с сыном: «Вы выйдите, а ты, Денис Иванович, останься... Я об этом парне. Летун же он, Денис Иванович». — «Вижу. Ну и что?» — «Так до милиции докатился». — «Если мы не возьмемся, куда же он?» — «Ты лично берешься за него?» — «Я лично берусь».

И устроил к себе на участок подсобником.

— Работает. Глядишь, со временем того же Кураева или Крутова заменит, — сказал Вершинин и, вздохнув, закончил: — Только ой сколько труда придется положить. Это, брат, не детали на станке вытачивать: человека на ноги ставить.

В тот свой последний приезд в родное Медведково, прощаясь с Сафонием Кузьмичом, Вершинин спросил:

— А ты, случайно, не знаешь, может, где сохранилась какая поделка отцовская?

— Ты про солонку, что ли? — догадался дядя.

— Ну да.

— Вряд ли. Старое-то все порастеряли. Помнишь, конный двор в колхозе был? Шестьдесят две лошади. Как сейчас помню. Нынче одна на все село... Да... А про солонку ты не печалься. Свою сделаешь.

Он, Вершинин, сделает. А не он, так его внук. Того тоже Денисом назвали.

1984 г.

— Вот «шпиона» поймали, — сказал молодой лесоруб бригадиру Павлу Васильевичу Попову:

— Какого еще шпиона? — бригадир был с головой занят подготовкой к смене, ему не до шуток.

— Из тех, что ищут у нас третью машину, — в голосе лесоруба горькая обида.

Бригадир обернулся. Перед ним стоял пожилой, небритый человек.

— Ты серьезно? И сколько же искал?

Человек отвел глаза.

— За двое суток. Не верится...

Попов, коренастый, черноволосый, вытирая руки ветошью, рассмеялся:

— Ну, ты даешь, в тайге, выходит, хоронился?

— Было дело.

— А так вроде бы серьезный мужик, — сказал ему с укоризной бригадир.

Незнакомец молчал...

Более миллиона кубометров древесины добыла бригада Попова за минувшую пятилетку. Больше, чем любая другая в отрасли. Столько же, сколько средний леспромхоз. А им не верят. Говорят, у них в тайге спрятана... третья машина, только они ее не показывают. Не верят соседи, что рядом. Одного такого неверующего специалиста прислали на работу из соседнего леспромхоза. «Ну, — сказал он, — теперь я этого Попова достану». Тоже искал третью машину. Не нашел. Так неверующим и уехал.

А в бригаде Попова уже привыкли к этому неверию и к каверзным вопросам о третьей машине, и к вопросам о мнимых приписках. Но продолжают себе работать, как и раньше: давать 300 тысяч кубометров древесины в год. Это высшая выработка в отрасли. Нынче вот решили за одну пятилетку выполнить две.

За окном монотонно гудит и ворочается поселок, а еще дальше синяя по весне тайга, его, Попова, царство.

— Вот видишь, по сию пору не верят, — качает головой бригадир. — Ну да леший с ними! А мы, как давали лес, так и даем. И никакого секрета в нашей работе нет. Хотя кто-то пустил расхожую шутку о каком-то «секрете фирмы» Попова.

Между тем секрет все-таки есть. И знает его только один Павел Попов...

В глухих костромских лесах у деревни Дюкова, что неподалеку от речки Ветлуги, сразу после войны работал Павел Попов на лесоучастке. Заготавливали клепку. Числился Павел лесорубом, но себя он больше любил называть трелевщиком. Слово красивое, да и ближе к истине. Был под его началом конь по кличке Сильный, который, впрочем, отличался больше худобой, чем силой. На нем Павел эту клепку возил на нижний склад на берегу Ветлуги. Там приемщик, веселый демобилизованный солдат без ноги, встречал его неизменной фразой:

— Даешь лес стране, лесоруб!

— Даем, даем лес, — в тон ему отвечал Павел.

Потом Павел стал вальщиком, бригадиром. Того солдата уже не видел, коня Сильного отдали другому, а Павел все тосковал о нем, о красном флажке ударника над дугой, за который он так страстно бился, о веселом солдате.

Когда лесоучасток истощился, поехал Попов со своим другом Николаем Вальцевым в поселок Таежный на Тюменщине. Кто-то из родственников подсказал им этот адрес. Когда Павел ехал по стране и видел послевоенные новостройки, опять вспомнились ему солдатские слова. Выходит, он, Павел, тоже дал лес стране.

Устроились они в Таежном. Вальцев шофером, Попов — вальщиком. Чуть позже бригадиром. С жильем тоже хорошо. У хозяев четверо по лавкам. Да у Николая с Павлом, кроме жен, по двое ребятишек.

Год пожили. Николаю ничего. А Павел загрустил: техника хилая, бригады слабые.

— Нет у меня, Коля, здесь простора, — сказал он.

— Ишь чего захотел!

— А как же? Тайга под силу не каждому.

— На орден метишь?

— А чего же?

— Ну тогда вот новый леспромхоз создается. Там техника помощнее.

Был в ту пору Павел комсомольцем. Решил в Комсомольский леспромхоз уехать.

Когда спустя несколько лет Попов получил первый орден Ленина, Николай приезжал поздравлять его, и они вспомнили тот старый разговор.

В 1963-м семейство Павла Попова в количестве четырех человек — жены Маши и двоих детей, Тани и Алеши, поселилось на Зеленой улице, в отдельном «особняке». Стал Попов работать вальщиком. Тут заметил его старый лесоруб Тимофей Ефремов и порекомендовал в бригадиры.

Начались привычные будни. Зимой снег по пояс, а ты с тяжелой бензопилой на плече, от дерева к дереву, летом комарье ест поедом. А сучкорубу не слаще. Попробуй топором от темна до темна потюкать. Да и тому же трелевщику и чокеровщику разве легко? В те поры труд лесоруба был тяжким. А Павел не уставал. Они сейчас, в свои пятьдесят два года, как железный.

Ну еще отрада — возвращение в «особняк» на Зеленой улице. Он представлял собой половину вагончика, стоявшего в глухом тупике. В доме всегда была радость: жена и дети.

Один раз приехал в гости к Попову знакомый бригадир с женой из соседнего леспромхоза. Та руками всплеснула:

— Как же вы можете с детьми в таких условиях?

Маша Попова и бровью не повела:

— Все будет.

— Так годы проходят.

— Но с годами что-то и приходит...

«Ах, жена моя Маша, — часто думает Попов, — золотое мое сердце». Впрочем, почему думает? Он и сегодня, не скрывая, говорит: