Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Чем же все-таки кончилась история Мирзоева? — спросил я Мустафаева.

Он стал рассказывать:

— Уже после того, как пришла сюда в степь вода и люди увидели, как переменилась степь, мы тут создавали общерайонную кормодобывающую базу. Строили откормочный комплекс, тянули сюда железнодорожную ветку. Все кипело. Свой БАМ, своя великая малая стройка. Люди позарез были нужны. Мирзоев сам пришел в партком, попросил — пошлите на любую работу. И как работал! Я же и предложил восстановить его в партии.

Мы ехали долиной в сторону гор. Там за ними была Шемаха...

«Люблю, чтоб людей было много рядом, терпеть не могу одиночества».

«Ценю в человеке собранность, дисциплину».

«Завидую, что другой знает больше моего. Но это белая зависть».

«Не люблю, когда неправду говорят».

«Народные песни нравятся. Сам немного пою».

Фейруз Раджабович Мустафаев — Герой Социалистического Труда, у него два ордена Трудового Красного Знамени и другие награды. Он член Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР.

Накануне того дня, когда я уезжал из Шемахи, ночью, стояла невыносимая духота. А утром вдруг задул ураганный ветер, да такой, что кое-где запутал виноградную лозу. Ветер дышал острой свежестью, будто вырвался откуда-то из океанских просторов. Друг Мустафаева — Агамамед Ахмедов, к которому я заехал попрощаться, сказал:

— Длинный ветер.

— Почему длинный? — не понял я.

— Вдоль района дует. А наш район — сто двадцать километров в длину. Большой у нас район.

1983 г.

Как глубоко живет в каждом из нас детство... Мы стоим с Климом ночную смену на прокатном стане. Клим в немнущейся брезентовой куртке, в больших рукавицах. Из-под желтой каски весело блестят глаза. Рядом с нами — вальцовщик на клети, в раздуваемой сильной струей воздуха ковбойке, на ногах валенки. На левом — квадратный металлический башмак. Он «подрывает» заготовки: наступает башмаком на раскаленные до малинового цвета листы, разлепляет их длинными клещами и подает дальше на ролики. Вот так в детстве когда-то мать положит на тарелку горку блинов, а ты потом отделяешь их один от другого...

— У меня иное, — говорит Клим, когда мы присаживаемся на скамеечке в клети отдохнуть и заговариваем о детстве, — если вижу огонь, у меня перед глазами костер на Амуре. Все двадцать лет.

— Ты на заводе двадцать лет?

— Да, в этом самом цехе.

— И каждый раз — костер?

— Верите, каждый раз.

Я верю, потому что Клим Самар нанаец. Он родился и вырос в двадцати километрах отсюда на берегу Амура в селении Бельго. Его дед и прадед были рыбаками-охотниками. И еще до того, как в начале тридцатых годов заложили здесь знаменитый нынче Комсомольск-на-Амуре, огонь костра, разведенного на прибрежном ли песке или на снегу в тайге, был для нанайца олицетворением дома. Тут можно было согреться, приготовить пищу. Но вот как извечно жив в человеке корень жизни. Огонь «Амурстали» Климу Самару тоже сродни.

В полночь весь озаренный блеском зарниц, молниями движущегося по роликам раскаленного металла гремит и грохочет огромный прокатный цех. Над головой со звонами несется кран. Чье-то женское лицо виднеется в кабине высоко над пролетом. Не жена ли Клима? Она тоже здесь, крановщицей.

А первым пришел сюда Геннадий Иванович Самар, двоюродный брат Клима. Это было еще тогда, когда цех только поставили и шел монтаж оборудования. Геннадий Иванович приезжал на выходные в Бельго в модной форме фэзэушника. Старый и мудрый Кузьма Сорголь говорил:

— Были у нанайцев великие рыбаки и охотники, а вот сталевар первый — Самар.

Геннадий Иванович хотя прямого отношения к стали не имел, но с гордостью называл себя в родном селе сталеваром. И Клим захотел пойти по его стопам. Тем более, что Кузьма Федорович Сорголь теперь даже всеми уважаемого директора школы Владимира Ивановича ставил на второе место после Геннадия Самара. А старого Сорголя Клим уважал. Когда-то давно они вместе с отцом Клима создавали в селении первый колхоз. Как война началась — отец первым в селении добровольцем ушел на фронт. Он погиб под Смоленском. И теперь Сорголь был для Клима вроде бы как за отца. То есть, когда говорил Сорголь, Клим считал, что так бы говорил ему отец, будь он жив. Собираясь в училище, Клим пошел к Сорголю:

— На сталевара поеду учиться.

Кузьма Федорович внимательно посмотрел из-под бровей, ничего не сказал.

— Город есть город... — опять начал Клим.

— Ты правильно решил, — отозвался наконец Сорголь. — Что рыба? Что зверь? Нынче вон главное — машина, пароход, самолет. А они все из металла.

(Теперь старый нанаец говорит другое. Теперь он все чаще вспоминает великих рыбаков и охотников потому, что все меньше рыбы в Амуре и переводится зверь в тайге).

На сталевара Клим не выучился. Он опоздал к набору, в училище при «Амурстали» принимали только на вальцовщика. Геннадий Иванович Самар утешал:

— Вальцовщик это тоже хорошо. Будешь в прокатном работать. Я там оборудование монтировал — кругом механизация: последнее слово техники.

Было еще одно обстоятельство, отчего Климу хотелось именно в сталевары. Очень ему пришелся по душе среди тех, кто поступал туда, веселый разбитной парень, невысокий, голубоглазый, с крутым подбородком. Он все знал, все умел, а главное был очень надёжным человеком. Скажет — сделает. Звали его Саша Кружаев.

Шло время. Они учились в разных группах и не так, чтоб и дружили, но знали один другого и в комсомольских ли делах, где Кружаев был заводилой, на практике, или просто где-нибудь просто так, в общежитии, Клим Самар исподволь приглядывался к Кружаеву, невольно подражал ему, по-хорошему завидовал, даже перенимал какие-то черточки характера.

Потом была работа непосредственно в цехе. И так и идут рядом, он и Кружаев. Десять лет назад Кружаев уже был сталеваром, и смена его заняла первое место в отрасли. Клим Самар, когда узнал об этом, даже не расстроился. Просто он решил, что не должен отставать от Кружаева. Родной брат Клима, работавший в электроплавильном цехе, только плечами пожимал:

— Что он тебе: вы же не соревнуетесь, цеха у вас разные.

— Сравняться охота, — упрямо твердил Клим.

К тому времени в прокатном на стане «900» он испробовал все: был подручным нагревальщика, нагревальщиком, вальцовщиком, оператором. Хотелось в бригадиры. Не должность привлекала, а возможность что-то сделать самостоятельно, самому так сказать повести производство на клети. Начальник цеха Леонид Степанович Рожко (он теперь директор «Амурстали») понял стремление молодого вальцовщика: человек творческий, инициативный, он охотно поддерживал эти качества в других.