Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Нет, я про весь порт.

Антанас Закраускас в брезентовой робе крепко стоит на палубе, щурится на солнце, отрывисто подает команды «Вира!», «Майна!». Соленый ветер с моря дует в лицо. Я гляжу на него с люка и думается мне: наверное, сын Антанаса поверит, что профессия докера по-настоящему интересная и важная, и пойдет по стопам отца. Очень хочется, чтоб поверил. Ведь сам Антанас Закраускас думает не только о нем, но и о тех, кто придет вместе с его сыном в порт, которому он посвятил всю свою жизнь.

1971 г.

— Ну, а машина у тебя есть?

— Нет.

— Может, мотоцикл с коляской: мечта тундровика?

— Тоже не имею.

— Тогда уж точно дача или кооператив?

— Кооператив вообще-то маячит.

— А на книжке, если не секрет, что-то поднакопил?

— Да так что-то около тыщи.

— И все?

— Все.

— Что же на Севере-то сидишь?

— А кто его знает...

И задумался Чупилко.

На Попигае рано утром пришел к геологам председатель сельсовета:

— Так что выручайте. Песцы в совхозе голодные сидят из-за пурги — мясо из тундры не на чем вывезти.

Начальник партии, грея руки о кружку с горячим чаем, поморщился: в тот день не работали, на дворе мороз под пятьдесят. Повернулся к Чупилко:

— Может, рискнешь, Василь Маркович?

— Пойду... — Чупилко стал натягивать валенки. Валенки были неразношенные, тесные в подъеме. Председатель подсел рядом:

— Сам с тобой пойду. Старика возьмем, дорогу покажет.

— Что еще за старик?

— Тундровый старик. Все знает.

Василь как только шагнул за порог, выдохнул полной грудью и, услышав, как шуршало дыхание, застывающее на морозе, даже споткнулся. Великая застоявшаяся тишина стояла над тундрой. К настывшему железу невозможно было притронуться. Неуклюже взбирались в кабину вездехода: председатель и еще двое оленеводов. Первым подсадили сухонького старика в парке. Лица не было: видно — одни щелки.

— В чем только душа держится, — сказал о нем Василь, он ворчал: очень не хотелось ехать.

— Не скажи, — примирительно отозвался председатель.

— Ладно, куда править?

До стойбища добрались после обеда без всяких приключений: наст был прочный, да и лед на болотах встал, казалось, крепкий. Пока грузили твердые раскоряки оленьих туш, Василь тоже помогал — вроде и мороз отпустил. Двинулись обратно тем же путем. И тут Василь не рассчитал: отъехали километров десять, и вездеход, теперь уже тяжело нагруженный, рухнул под лед. Пошли на плаву, у берега лед толще, и как он ни старался, не мог одолеть кромку.

— Что будем делать? — засуетился председатель.

— Высаживаться надо, — решил Василь.

— А мясо?

— Мясо на лед надо, — проронил старик.

Теперь эти туши-раскоряки они из вездехода таскали на лед. Еле управились. Уже кабину заливало. Вышли сами на лед.

— Что же теперь? — опять спросил председатель.

— Что теперь, что теперь... — разозлился Василь. Нестерпимо жали валенки. — Костер жечь будем. Ждать будем своих.

Тут опять подал голос старик:

— Ждать нельзя. Идти надо. Метель когда кончится. Никто не знает.

Только сейчас они заметили, что мороз спал и ветер крепчает, и снег уже зловеще змеится сквозь мелколесье, и все вокруг быстро темнеет.

— Это же сколько нам идти? — ужаснулся Василь. И без того тесные валенки промокли и стали как каменные.

— А так что километров тридцать, — прикинул старик и сказал Василю: — Обувку-то сними. Эх, парень, разве в такой обувке в тундру ходят? — Он достал из-под парки новые чулки на оленьем меху. — Надевай.

И они пошли. Ветер то стихал, то принимался дуть с новой силой. Снежным зарядам, казалось, не будет конца.

Прежний путь они потеряли. И теперь шли целиной, и надо было ступать след в след. Одним только ему ведомым чутьем старик вел их пустынными местами. И тем же чутьем определял интервалы привалов. Нестерпимо клонило ко сну, а старик твердил:

— Только пять минут.

Ровно через пять минут поднимал голову:

— Пошли.

Страха не было. Была какая-то отрешенность. Василь все делал как во сне. Один раз только он испугался. Они остановились поесть. Председатель настрогал рыбы. Из наколотого льда натопили воды. Надо было идти дальше, а старик вдруг сказал:

— Поднимите меня, не могу встать.

Василь весь в снегу с ног до головы — не было сил даже отряхнуться — встал, и все в нем сжалось: «Куда же мы без него? Он один дорогу знает». И сразу вдруг все прояснилось: прошли они километров пятнадцать, кругом глухомань, ночь по часам.

Старику помогли встать на ноги. Он отряхнул снег с парки, и сухой, молчаливый, с бесстрастным лицом пошел вперед.

Так они шли целые сутки. Пять минут пути, потом голос старика: «Поднимите меня». И опять — след в след. Василь уже ни о чем не думал. В голове стучало одно: «Неужели это кончится когда-нибудь?» Он шел последним. Они его так поставили, чтобы легче по следу идти. После одного из привалов председатель поставил его впереди себя. Сам пошел последним.

— Чего ты? — выдохнул Василь.

— Старик советовал: «Последний упадешь, совсем потеряешься».

И сам встал последним.

Шли... Василь передвигал ноги уже машинально, слыша только голос старика: «Вставайте, помогите мне подняться». Он вывел их прямо на Попигай.

С того времени прошло уже несколько лет, но всякий раз неотвратно просыпается в его памяти сухонький старичок, лица которого он и не запомнил, но врезалось его: «Вставайте». Где же брались в нем «силы?

Но эти мысли были уже позже. В тот же день, или чуть позже, уже придя в себя окончательно, он сказал начальнику партии:

— Слушай, на кой черт послал ты меня из-за каких-то задрипанных песцов. Мы же геологи!

Начальник только руками развел. Надо было помочь людям. Василь промолчал, но что-то в нем перевернулось. Он думал о том, что нельзя однозначно относиться к делу, и к человеку в первую голову: это черное, а это белое. Вот сколько встречал он за время работы в тундре таких стариков — долган и эвенков. И все они казались ему на одно лицо — сухие, узкоглазые; молчаливые. Не так ли и рядом с ним люди. Все вроде бы одинаковые. Ну один, может, добрее, другой ленивее, третий пооткрытее. А сколько там в нем самом, внутри у каждого:

Вон Володька Садырин, бурильщик. Тоже на Попигае вместе работали. Все у него вроде бы наружу: великан, саженные плечи, красавец, душа открытая. А как загудит, закрутит, расшумится. Дело дошло до того, что чуть из бурильщиков не вышибли. Но углядел в нем душу нераскрытую Вячеслав Васильевич Макеров, профсоюзный их руководитель.

— Не трогайте Володьку. Это богом данный бурильщик. Потерпимее к нему.

Володька в полярной экспедиции начинал грузчиком с Макеровым. С первого колышка, в палатке вместе мерзли. Был помощником бурильщика долго. Старший мастер Тарасов, он моложе Володьки, бывало скажет: