Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Что хочешь делай, — стоял на своем Аманьянц, — хоть самому министру звони...

Они в тот раз добились своего. Когда выходили из конторы, опять встретили Бориса Макарова. Аманьянц остановил:

— Ты извини меня, погорячился.

— Трубы выбили?

— Кажется, да.

Макаров улыбнулся:

— Ну, значит, все в порядке...

Когда на 706-й в достатке инструмента, хорошее алмазное долото — тут все идет, как по маслу, потому что это на редкость дружная, сплоченная, похожая на крепкую семью бригада. И главное в ней то, что все держится на удивительной преданности этому клочку земли, на котором стоит 706-я, и стремление, чтоб она всегда и во всем была непременно самой лучшей. О том, чтобы уступить первенство, никто даже не допускает и мысли. А главное, конечно, как бы выйти в лучшие по всему министерству...

В трудную минуту взяли в бригаду помощником бурильщика Ивана Сидельникова. Во время простоя людей раскидало по другим буровым, сейчас каждый человек на счету, и тут «летун» Сидельников. Аманьянц осторожно сказал Гребневу:

— Сергеич, знаешь ведь, кого берем?

— Ну хорошо, а если другие так же скажут? Сколько же человеку «летать»?

Поставили Сидельникова к Виктору Мартыненко. Тот несмотря на молодость оказался человеком суровым:

— Учти, во-первых, у нас насчет выпить ни-ни. А во-вторых, — мастер тронул за рукав Сидельникова, — чтоб все чисто, выглажено.

Сидельников глаза округлил:

— Это еще что?

Мастер пояснил:

— Бригадир у нас бывший комбат... И потом в обязательствах у нас насчет чистоты и порядка тоже записано...

Было дело, срывался Сидельников. Аманьянц с Гребневым ездили даже домой к нему, с семьей говорили. Попортил он настроение бригаде, зато теперь — наравне с другими. И чуть что не заладится — опять не хватает труб или долото старое дадут, Гребнев подумает про себя: «Ладно, зато вот человеку помогли на ноги встать. А Крамаров хоть и даст больше нашего проходки, зато вот такого у него нету. А может и есть? Ну что ж, а есть, так тоже хорошо...»

Гребнев, плотный, голубоглазый, легкий и быстрый на ногу, все делает быстро: ходит скорым шагом, работает, разбирается в делах. У него веселый, легкий, общительный характер. Но бывает он и строг. Когда появляется на буровой, рабочие говорят:

— Сам пришел...

И даже кто свободен, берется за дело: бригадир не любит праздносидящих.

Вот так они простаивали однажды из-за того, что не было связи, и нашли себе занятие. Привели в порядок всю буровую — подмели, помыли, покрасили и неожиданно оказались победителями конкурса, получили премию и на нее приобрели телевизор...

При всей своей удивительной доброте, Гребнев может иногда, как он говорит, наломать дров под горячую руку, зато как потом мучается. Как-то надо было спускать инструмент, а бурильщики набились в будку и режутся в домино. Рассвирепевший бригадир не стал выбирать выражений. Больше всех досталось помощнику бурильщика Саше Ашурову. Человек характера нелегкого, сколько с ним повозились. Тут вконец разругались, и Ашуров ушел в другую бригаду.

Гребнев после этого ночь не спал.

— Может, перегнул ты, Сергеич? — укоризненно качал головой Аманьянц. — Может, извиниться надо.

— Извинюсь.

Не вернулся Ашуров. Жалко.

Прекрасное свойство характера Гребнева в том, что он способен критически осмысливать свои поступки — и хорошие, и плохие. Но как это редко бывает, чтоб бригадир обидел человека. Разве что ненароком, как в случае с Ашуровым. Недавно встретилась его жена, сказала Гребневу:

— Жалеет Сашка, что ушел из бригады. Как из семьи, говорит, ушел.

Гребнев слушает и думает про себя: плохо, мол, там Ашурову, еще придется поговорить, хоть теперь он вроде бы и не наш.

Вечером мы сидели у Александра Сергеевича Гребнева. Как раз в этот день исполнилась девятнадцатая годовщина их семейной жизни с Ниной Петровной, работавшей начальником цеха на заводе. Гребнев сидел торжественный, при всех своих многочисленных орденах и медалях. Уже вспомнили молодость, перебрали пожелтевшие фотографии. Гребнев рассказывал о делах на промысле.

— Нефть под нами большая. Старый буровик, я это нутром чую. Наука, кстати, подтверждает эту нефть. Бурим сверхглубокие скважины. А чем бурим? Оборудование у нас на три тысячи метров, а мы приспособили его на шесть тысяч.

В комнате быстро темнело. Нина Петровна зажгла свет, потом взяла аккордеон, стала играть потихоньку «Землянку», «Темную ночь». Гребнев, глядя на жену, тепло улыбнулся. За окном шли по шоссе машины, а выше них на холмах светился в небе огонек на буровой. Вспомнился разговор с начальником управления. Он тогда сказал: «У нас тут нефть на пятачке, как на донышке бочки. Но бочка эта хоть и глубока, но не бездонна. Мое мнение такое, что если б мы начали бурить здесь сверхглубокие скважины пять лет назад, давно были бы с большой нефтью».

...Гребнев прервал мои размышления, вспомнил разговор со старым фронтовым другом:

— Спасовал, говорит, комбат. Это он про то, что мы пока не вырвались в первые по министерству. А вся остановка из-за труб... Вот мы говорим, соревнование между токарями Петровым и Ивановым или там бригадой такой-то и такой. А если б вот так же соревновались между собой инженеры Иванов и Петров или там министр с министром. И чтоб какой-нибудь ответственный Иванов сказал ответственному Петрову: ну давай, мол, кто сработает лучше, чтобы были обеспечены наши буровики сверхпрочными трубами для глубокого бурения.

Нина Петровна перестала играть, вмешалась в разговор:

— Ну, ты даешь...

Гребнев совсем разгорячился:

— Нет, ты скажи мне, отчего это так получается? Бригада наша — лучшая в объединении. А какие ребята? Петро Кудрявцев — мастер из мастеров, Ивану Медведеву — цены нет. А Аманьянц Владимир Борисович? Он ведь больше на буровой бывает, чем дома. И чего мы не сделали, чтоб выйти в лучшие, как два года назад?

Нина Петровна убирала посуду со стола, сказала:

— Успокойся, тебе нельзя волноваться.

— А как же тогда жить? — спросил Гребнев и сам себе ответил: — Нет, надо волноваться и других тормошить тоже.

Машина запылила на взгорке. Виктор Мартыненко долго вглядывался, потом кинул бурильщикам:

— Сам едет... Пойду порадую...

И когда Гребнев вышел из машины, крикнул еще издали:

— Сергеич, новое алмазное долото прислали!

— Да ну, — засветился Гребнев. — Держись теперь, Крамаров!

Так кто же виноват, что бригада Гребнева пока не самая первая?

1976 г.

Снеговой, когда я заговорил о деле, некоторое время смотрел на меня молча, раздумывая о чем-то своем. Это у него такая привычка — не торопиться с ответом.

Прямо от окон его кабинета начиналось хлопковое поле, сейчас оно дымилось паром на солнышке, мальчишка в тюбетейке, с портфелем в руках собирал фиалки на обочине арыка, за дорогой виднелся в весеннем мареве кишлак, над ним белели далекие вершины гор. Новый завод стоял по соседству с хлопковым полем. Снеговой — начальник планово-экономического отдела завода — сказал, кивнув в сторону заводских корпусов: