Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Пойдем. Пора второй огонь зажигать!

Барат тоже водружает на голову войлочную шляпу со щитком и зажигает второй огонь. Но больше всего он любит, когда зажигают третий огонь, потому что тогда печь работает на полную мощность...

1980 г.

В сторону Брянска они вытолкнули тяжеловесный состав с углем и споро шли обратно. Втянулись в горловину Сухиничей. Дальше открывалась сверкающая на солнце россыпь станционных путей, расходившихся веером. Помощник машиниста подал голос:

— Двадцать четвертый, белый! (В пределах станции белый свет светофора означает то же самое, что зеленый).

— Вижу двадцать четвертый белый, — привычно повторил Козлов и высунулся из кабины, чтобы смахнуть пыль со смотрового стекла.

— Двадцать четвертый перекрыли! — закричал вдруг помощник. — Тормоз, Лексеич!

Козлов, занятый своим делом, ничего не слышал за грохотом колес. Он увидел стоявший поперек пути тепловоз, когда до него оставалось несколько метров...

— И что было дальше?

— Не помню.

— Ну все-таки?

— Ноги подкосились.

Помощник машиниста Виктор Нефедов, слушавший наш разговор, подсказал:

— Ты к тормозу кинулся.

— Не помню, — честно признался Козлов.

Они предотвратили крушение. И это было, пожалуй, единственное из ряда вон выходящее событие в жизни Виктора Алексеевича Козлова, машиниста.

— На этом и кончается экзотика, — Виктор Алексеевич виновато как-то улыбнулся, словно ему было неловко за принесенное разочарование. — А все остальное про тормоза, про песок под колеса — уж вы там напишите, если надо для экзотики... Вот такая работа у нас...

...В углу осыпалась стоявшая еще с Нового года елка. В окно стучались обледенелые деревца. Козлов перехватил мой взгляд, стал рассказывать:

— Когда дома построили, тут дорога проходила, укатанная до каменности. Так что я сделал: выкопал ямы да наносил земли корзиной с другого места, а потом деревья посадил. Вот груша с того дня, как сын Володька пошел в первый класс. Сейчас в армии служит, офицер... Да... Ну другие люди увидели — тоже стали деревья сажать. Летом здесь зелено...

Сухощавый, поджарый, с очень ясными голубыми глазами, Козлов, встряхивая густой копной светлых волос, падавших на лоб, листает семейный альбом, показывает фотографию:

— Вот какой был... Желторотый... Шестнадцатилетним работал в войну в Макеевке на восстановлении металлургического завода. Еще пахло порохом, и пыль дымилась на развалинах. Накануне нового 1945-го начальник депо собрал рабочих, сказал:

— Этих, — он кивнул на желторотых, — разберите по домам. Пусть по-людски Новый год встретят.

Козлов провел полночь в доме у начальника депо, разделившего на шестерых юнцов скупую пайку хлеба. С тех пор, наверное, осталось в душе — отдай все людям. Не обеднеешь...

Вместе с дружком — это уже в сорок пятом — надумали добровольцами на фронт. Пошли в военкомат.

Седой военком в ватнике послушал их, спросил:

— Что на заводе-то делаете?

— На паровозе.

— Вон плакат видите?

Ребята оглянулись. Плакат на серой оберточной бумаге призывал: «Все для фронта, все для победы! Работайте так, как помощник машиниста Виктор Козлов!»

— Посмотрели?

— Так точно!

Военком поднялся, заправил пустой рукав под ремень:

— А теперь — шагом арш!

Еще раз поглядев на старую фотографию, Козлов сказал с улыбкой:

— С тех пор я иду...

Утро было на редкость морозным. Жена Козлова Тамара Ивановна собрала ему обед в сумку, положила термос с чаем. Когда мы вышли из дома, направляясь в депо, — еще даже не занимался рассвет. Снег звонко похрустывал под ногами, будто кто-то мял твердые капустные листья. Со взгорка открывалась вся станция Сухиничи — крупный железнодорожный узел, сквозь который то и дело с грохотом снуют поезда из Москвы на юг, на Украину и обратно. Идут пассажирские, мелькая огнями освещенных окон, но больше — товарные с лесом, с углем, с машинами. В нарядной, где получали маршрутные листы, уже сидел Мишаков Виктор Николаевич. Это о нем Козлов вчера рассказывал:

— Не может без тепловоза. Бывает, не его смена, а он все одно придет за тепловозом посмотреть. Прямо, как нянька за дитем...

У Мишакова напарником Антипов Петр Петрович. Фронтовик. Был в войну лихим кавалеристом, брал Берлин. С Мишаковым у них своеобразные отношения: оба любят машину и ревностно к ней относятся. Сейчас Мишаков ворчит:

— Ты, Лексеич, потакаешь Петру... Конечно, он же у тебя помощником был. Да к тому же общественную работу ведет: пропагандист.

Другие подходят. Говорят о работе, о доме, о прошедшем дне. И как-то так само собой выходит, что и с разговором, и за советом, и просто так — все к Козлову. Вот он поднимается и все встают:

— Пора.

И подхватив чемоданчики с бутербродами и термосами, они цепочкой тянутся к станции навстречу огням, еще не успевшим поблекнуть в надвигающемся рассветном утре.

В кабине тепловоза по рации слышится голос дежурного:

— Машинист толкача!

— Слушаю!

— Где стоишь?

— На пятом пути.

— С первого помоги товарняку на Живодовку.

— Понял. Порядок.

Составы, идущие через Сухиничи, и те, что формируются на станции, уходят отсюда на подъем. Это тяжелогрузы весом в три с половиной тысячи тонн. Задача толкача помочь ему на подъеме набрать скорость, чтобы дальше тот шел один.

Пристраиваемся в хвост. Козлов связывается по рации с машинистом товарняка:

— Я ваш толкач. Сколько везете?

— Три семьсот.

— Многовато.

— Своя ноша не тянет...

Когда на границе станции отцепляемся, с товарняка весело благодарят:

— Спасибо, толкач!

— Доброго пути!

И подумалось: не так ли вся жизнь Козлова в том, чтоб помогать другим...

У него есть друг Листратов Виктор Георгиевич. Долго был помощником, вместе ездили. Все, что знал сам Козлов, передал своему тезке. Пошел к начальству:

— На курсы Листратова надо. Готовый машинист.

А там заминка. Что-то, где-то, кто-то не решает.

Козлов опять:

— Давайте двигать Листратова. — Что это ты за него? Потому что друг?

— И поэтому тоже. Иначе на черта мне такая дружба, если я другу или он мне не может помочь.

Теперь Листратов один из лучших машинистов.

...Живет в Козлове мягкая, добрая душа. И он ее, эту душу, не скрывает.

В разгар работы встал на пути маневровый тепловоз.

— Ну что там случилось? — высунулся из кабины Козлов.

Машинист Соломатин растерянно разводит руками: «Черт его знает — не тянет, напряжение пропало». А у Козлова поразительное уменье каким-то чутьем находить неисправность в электрической схеме. И все знают: случись что — к Козлову. Тот найдет неисправность и никогда не откажет в помощи.

Вышел из тепловоза, кинул машинисту: