Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма
- Название:Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Москва — Ленинград
- Год:1966
- Город:Советский писатель
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма краткое содержание
Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям.
В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции.
В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью.
«Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.
Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Хорошо за добро платишь, — тихо волновался Бабурия, — у него дочь растет, слушай. Ты без отца росла?
— Росла. Ну и что?
— Ай, нехорошо говоришь, — вздохнул Бабурия, — ты думаешь, Бабурия старик, ничего не понимает? Забыл все старик? Я бы тебе легенду одну рассказал, да, легенда… Но тебе сейчас неинтересно, знаю. Ты думаешь — радость нашла, жизнь свою нашла. А тебя ждет холод. Один только ххолод!
— Какой такой холод?
— На душе. С Виктором будешь в экспедиции туда-сюда, или совсем его из дому уведешь, ххолодно тебе будет, Кирико.
Помолчали. Нико уже выхлебал свою тарелку харчо.
— Что же вы предлагаете? — спросила Кира и поджала губы.
— Так я же тебе уже сказал, слушай! Уехать надо.
— Ну, ладно, давайте менять пластинку, — сказала Кира примирительным тоном.
Она повысила голос до нормального и заговорила о предстоящих съемках. И вдруг замолкла на полуслове, хотя Нико ее не перебивал.
Снова помолчали немножко.
— Ты у кого жила в Москве, Кирико?
— У одной женщины…
— Хорошая женщина, слушай, замечательная? Свой человек?
Кира молчала.
— Телеграмму дай, что едешь. Ты ведь замечательная, Кирико, за-ме-чательная!
Он сказал еще:
— Думаешь, мне тебя не жалко, дочка? Ай, жалко, клянусь жизнью, это я тебе говорю, Бабурия!
Улыбнулся и смахнул что-то с ресниц.
— В жизни, Кирико, нужно уметь героем быть. Большой, слушай, герой или поменьше герой, это — как жизнь подскажет, пха. Ой, жизень… жизень…
Она сказала:
— А вы жестокий, вы, оказывается, недобрый человек, Николай Эдишерович!
Но уже все предвидела, конечно: бессонную ночь сегодня здесь, на галерее, на раскладушке, под тяжелой и теплой буркой Нико. Нет, какие там слезы. Она будет глядеть на звезды и думать.
Кто сказал ей однажды: «Я верю в вас, Кира».
Не пришла ли пора доверие это оправдать?
Но как это возможно? И куда теперь? А может — никуда? Остаться? Принять подарок Варкеша — черный амулет?
Ведь не может же она экспедицию бросить, будто тифом заболела или ногу сломала. Или надо поступить именно так?
Пусть гневается добрый человек Нико, и пусть какой-то девочке, которую Кира видела лишь однажды, пусть ей будет скверно, как некогда было самой Кире?
Ведь это нелепость, вздор — завтра съездить в Пасанаури за своим чемоданишком, а в понедельник на ранней заре стоять на полупустом перроне и ждать битком набитого транзитного из Еревана на Москву?
Да, понедельник. А во вторник, самое позднее в среду, сюда вернется тот единственный, который нужен Кире. Этого не может быть попросту!..
Однако — будет.
Вот и кончился твой фильм, Кира. А жизнь твоя ведь только-только начинается…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Пришла зима.
Как-то январским днем Мусатов, обогнув Комсомольскую площадь, свернул на глухую улицу и притормозил у двухэтажного дома с резными наличниками. На крыше за лето прибавилось четыре телевизионные антенны, а цветы на окнах разрослись.
Он поднялся на второй этаж, позвонил в обитую клеенкой дверь. В коридоре пахло свежевымытыми полами, на кухне плясала крышка закипевшего чайника.
Над оттоманкой — гитара, на столе — свежая буханка, а в стакане соска-пустышка с колечком. Печная дверца приоткрыта, в огне трещат дрова.
За сеткой кроватки что-то шевельнулось, завозилось, зевнуло. Голопузый малыш, в одной распашонке, привстал, кряхтя, уставился на гостя темными, как кофейные зернышки, глазами и улыбнулся во весь рот, показав два маленьких зуба.
— Здравствуй, Пал Палыч, — сказал Мусатов.
Скрипнула дверь, вошла Тоня, вытирая о передник руки.
— А, Виктор Кириллович, — удивилась и растерялась немножко Тоня. — Пришли, значит…
Она посмотрела на Мусатова снизу вверх, улыбнулась, покачала головой:
— Значит, пришли все же. Да вы садитесь. Я во вторую смену, ничего. А Павел скоро придет и Пашку понянчит. Он нянчит у нас, отец, когда я на работе.
Она очень смущалась, Тоня.
Мудрено ли? Ведь, кажется, договорились еще тогда, в конце октября, что не станет больше приходить и задавать вопросы.
— Да. Не картошка… — вздохнула Тоня.
Она смахнула прядь с лица и села рядом с гостем на оттоманку.
— А кино я ваше видела, — заговорила Тоня бойко, — про Нико Бабурию, видела, ну, это так… А я опять на стройке, — сказала Тоня, следуя за ходом своих мыслей и боясь, как бы Мусатов не спросил про то, о чем спрашивать ему бы и вовсе не следовало. — Опять я, Виктор Кириллович, малярю…
Она подняла захныкавшего было Пашу, закутала в одеяльце и посадила к себе на колени.
— Опять малярю, значит, а мы еще одно кино небольшое смотрели. Это кино комсомольцы снимали, ученики, вроде ваши, Кирка говорила… — сказала Тоня и прикусила губу.
Пашка улыбнулся и схватил Мусатова за палец цепкой, сильной пятерней.
— Значит, она вернулась, Антонина Карповна? И теперь в Москве?
Он говорил тихо, глухо, не глядя на Тоню.
Она молчала, отвернувшись к окну. Пашка снова принялся хныкать, Тоня вскочила, уложила Пашку и сунула ему в рот пустышку, чтоб не мешал.
— Да и не уезжала она никуда, Виктор Кириллович! Ну? Здесь. В Москве. Работает и к учебе готовится, и оставьте вы ее за ради бога, ведь успокоилась теперь. Вы ведь еще тогда, в октябре, мне сказали: «Всё. Не приду. И адреса искать не стану». Уехали. И вот опять, пожалуйста!
— Так ведь не картошка же, — усмехнулся Мусатов.
— Вы с дочкой помирились, Виктор Кириллович? — спросила Тоня, поглядев ему в глаза.
Он вздохнул и улыбнулся с нежностью:
— Мы никогда еще не были так дружны. И всё пятерки у нее. Даже по математике!
— Ну вот. А жену я вашу видела по телевизору. Она про овощи свои рассказывала, как они под лампами здо́рово растут. Видная из себя женщина. Красивая. Ее-то вы и любите. Да, да. Ведь я цыганка-ворожея, — пошутила Тоня, — меня не проведешь. А Киру не ищите.
— Она меня совсем забыла?
— Не без того, — ответила Тоня, не соврав, — и слава богу. Ей было трудно, тяжело, когда она ко мне ввалилась тогда нежданно-негаданно. Я ведь вас ни в чем не упрекаю, Виктор Кириллович, ни в чем! — воскликнула Тоня горячо. — Потому что Кирка около вас человеком стала. И доказала тем, что вас же оставить силы в себе нашла. Но теперь не надо. Беда.
— Беда?
Тоня встала, и он встал.
— Нико Бабурия и тут рассудил правильно, — сказала Тоня твердо.
Вдруг ее глаза сверкнули по-цыгански и она поглядела на гостя, подбоченясь и чуть поведя плечом:
— Но как мимо любви пройти-то, а? Ведь это какой надо быть чуркой?
Он нагнулся и поцеловал ее руку.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: