Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

— Тогда другое дело.

Его подопечные, не спросясь начальства, уже высыпали на дорогу; концы их галстуков красными рыбками ныряли тут и там.

— Кирико! Замечательная массовка, дорогая!

Бабурия стоял в кузове пикапа среди своих товарищей с автобазы; Сурен и Арсен тоже прибыли. На Бабурии был чесучовый костюм и панама. Он спрыгнул на шоссе, как совсем молодой, от него пахло одеколоном.

Он был возбужден и весел.

— А Виктор Кириллович где?

— Вон! — указала Кира вдаль, где на излучине шоссе появилась едва приметная движущаяся точка. Там что-то сверкнуло осколком стекла, это солнечный луч преломился в фольговой Санькиной подсветке.

Через несколько минут вездеход остановился на краю дороги.

— Ты гляди, Кирилыч, какое небо, нет, какое небо! — кричала Сердечкова. — Раз в жизни мне с погодой везет!

Марусино лицо стало совсем свекольным от загара, только нос белел, как мучной: Маруся заклеивала его кусочком газетки.

— Небо как небо, — отозвался Мусатов. — Перед съемкой погоду не хвалят.

Стоя в машине, он оглядывал скопление людей, телег, машин около моста.

— Неплохо, Кира, — только и сказал он.

Последние дни он почти совсем перестал ее хвалить, а она, казалось, и не ждала никаких похвал.

Иной раз они переглядывались настороженно и с опаской. Он отдавал сухие распоряжения, она выполняла их быстро и четко, иной раз угадывая его желание наперед. Если она делала что-то не так, он, казалось, был рад случаю ее отчитать. Однажды он сказал: «А вы, однако, бестолковы». Дело было пустячное и не стоило такой резкости. Она насторожилась, потом улыбнулась. Он поглядел на нее и повел плечами…

— Неплохо, — повторил Мусатов, — но не зевайте. Вот идет, к примеру, самоходный кран.

Кира побежала навстречу.

Саньку, черного, как котелок, и его подручного Эдика окружили дети, допытываясь, что это за серебряные щиты такие?

— А ну, сторонись, пионерия! — басил Санька. — Под ногами не путайся. Эдька, за мной!

Это был паренек с местной студии, миловидный, как девушка. Он носил сомбреро и шорты, но работал под Санькиным руководством вполне исправно. Однако Санька слышал раза два, как Эдик хвастался на проспекте Руставели в ресторане «Пасанаури», будто он первый помощник Мусатова и сам без пяти минут режиссер, и посему всегда оставался у Саньки на подозрении.

— Вот главный наш артист, — указал Санька на Бабурию, чтоб ребята отстали.

В своем белом костюме и панаме, среди черкесок и ватников, Бабурия походил на хачапури в тарелке чернослива.

— Сегодня не я главный, пха! Сегодня «сайгаки» главные! Виктор Кириллович, дорогой! — кричал Бабурия. — А мне приснилось, будто мы снимаем проводы «драндулета» на покой!

— А что — идея! — рассмеялся Мусатов.

В это время на мосту появился всадник на ишачке. У ишачка была хитрая морда, а всадник лет десяти от роду, в красных трусиках, загорелый, черноглазый и кудрявый, улыбался и озирался с таким веселым удивлением, будто пришел из мира горных духов в мир людей и очень рад. На шее у него болтался венок из белых и желтых георгинов.

— Кира! — тотчас же крикнул Мусатов. — На вашу ответственность, чтоб мальчик никуда не делся! Такого нарочно не придумаешь!

С ним было нелегко договориться, он плохо понимал по-русски, на помощь пришел Аполлон Джапаридзе.

— Никуда не уходи, пока эта тетя не разрешит! — указал Аполлон на Киру. — Когда разрешит, тогда уедешь.

— У меня три братика, — ответил мальчик, но Аполлон не обратил на это внимания.

В духане теперь все окна и двери стояли настежь, там толпился народ, и под навесом тоже, и даже на крышу взобрались мальчишки.

Кира задержала шесть велосипедистов, потом грузовую с лавками, на которых тесно сидели дорожники.

Толя Сегал только подмигивал Кире, когда она проносилась мимо. Он шепнул Сердечковой:

— Наш Пигмалион, кажется, до-о-волен!..

Он уже не в первый раз называл так Мусатова, намекая на того античного скульптора, который, сотворив статую, сам пал жертвой своих к ней чувств.

— Вы по себе всех судите? — спросила Маруся с невинным видом.

Шум… голоса… толкотня… смех.

— Виктор Кириллович, — может быть, мне поехать навстречу колонне? — спросила Кира, подбегая.

Платок и стеганку Кира давно уже скинула, становилось жарко. Ее лицо блестело, кофточка липла к спине, волосы торчали.

Скомканным платком Мусатов вытер брызги грязи на ее лице и спросил:

— Вы хоть что-нибудь ели?

— Некогда.

Он вытащил из кармана кусок лаваша с овечьим сыром, завернутый в обрывок газеты. Она сунула сверток в карман своей спецовки.

— А этот ЗИЛ будет наш! — сказала Кира, оборачиваясь, но черная блестящая машина остановилась близ духана без Кириного приглашения.

Из нее вышел высокий старик, опираясь на толстую трость. Седая шевелюра, черные брови и седые усы, карие глаза под тяжелыми веками, — Мусатов уже видел раньше это лицо, но где?

— Здравствуй, Нико Бабурия! — загудел старик, помахав тростью, будто заговорил сам Казбек, по меньшей мере. — Давно мы с тобой не виделись, приятель, лет пять?

— У вас теперь такая замечательная своя машина, Тициан Калами! — ответил Бабурия, сняв панаму и прижав ее к груди. — Но я всегда помню и никогда не забуду, как вы ездили с нами… Помнишь, Сурик? — крикнул он. — Как вы ездили с нами в Ереван к большому художнику, вашему другу!

Все глядели на Бабурию и Калами.

— Я был тогда моложе, мне только семьдесят один минуло! — ответил Калами неожиданно высоким голосом, будто дразня кого-то, не свою ли старость? — Но я помню и никогда не забуду, как ты меня берег от сквозняков, Нико Бабурия. Теперь выяснилось, что ты, оказывается, добрый человек с большой буквы, как я этого раньше не понял?

Портреты известного поэта — автора эпических и героических поэм и множества стихов — Мусатов видел в сборниках его произведений, а также на газетных полосах; он узнал Тициана Калами и представился.

— Я не сниматься приехал, — улыбнулся Калами, — хотя внешность у меня, кажется, фотогеничная, как говорили встарь. Я просто прослышал, что снимается фильм — хроника добрых чувств. Мне понравилось, что вы Нико избрали. Как часто все мы проходим мимо таких, как он. Есть строки у Важа Пшавелы: «Почему глядишь высокомерно на долину, гордая гора?.. Не тебе ль сестра она родная, та долина, полная плодов? Кровь героев рдеет, орошая эту землю пастбищ и садов». Вы, кажется, на войне с Бабурией встретились?

Он говорил с едва приметным акцентом, в его манерах и осанке угадывался былой наездник и замечательный танцор.

— Что здесь произойдет?

Мусатов ответил, что едва колонна минует узкий участок дороги на том берегу, где работают катки, и двинется через мост, как ей навстречу кинутся дети, а через минуту колонна вообще застрянет во всей этой толпе. Откроются двери «сайгаков», водители, пригнавшие машины с дальнего завода, и водители местные — встретятся. И конечно же, Нико Бабурия первый залезет в головной автобус — полюбоваться. Он начнет сзывать в автобус пассажиров и, в первую очередь, — ребят. Нико завладеет рулем, дети завладеют креслами. Какая кутерьма!