Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

И, казалось бы, Кате радоваться, что такая у нее нашлась помощница, но она ловила себя на мысли, что досадует на «высоколобого в юбке», которая вдруг проявила совсем новый и неожиданный талант.

Было решено ничего не сообщать Виктору о болезни его матери, тем более что Василий Максимович заверял: опасности нет.

Дни становились короче, на березках то тут, то там золотилась одна какая-нибудь ветка, будто седая прядь.

Скоро учебный год. Света собиралась домой, на улицу Горького.

Как-то раз Катя приехала в город, чтобы навести порядок в мусатовской квартире. Она всегда помогала там с уборкой.

Катя любила эту квартиру больше собственного дома, широкие эти окна, выходящие на шумную улицу, и просторную, тоже шумную, привокзальную площадь. Она любила увеличенные кадры из мусатовских фильмов, висящие в окантовках на стене, любила запах этой комнаты.

Она прилегла на тахту, подложила под щеку подушку и зажмурилась — шторы сняли для стирки, солнце так и бьет в глаза…

Хорошо на подушке…

Потом встала и пошла в комнату Ирины Всеволодовны.

Ну как тут убирать, когда всюду навалены книги, и на креслах, и на диване? К столу даже подойти страшно, еще разгневается Нильсен, того гляди.

Но вон тот словарь на подоконнике — сколько времени он тут валяется? Его-то уж, во всяком случае, можно сунуть на полку.

Катя взяла с подоконника том Брокгауза и приоткрыла его, чтоб вытряхнуть пыль; какой-то листок, сложенный пополам, бесшумно скользнул на ковер.

Катя нагнулась, чтоб поднять.

«Уважаемая Ирина Всеволодовна, ваш муж, как нам стало известно, находится в любовной связи со своим администратором Кирой Андросовой, и удивительно, что Вы до сих пор…»

Она прочла письмо до конца, потом снова прочла.

Ей казалось теперь, что шум улицы долетает сюда пульсирующими, прерывающимися ударами.

А ведь она знала, предвидела, предчувствовала, что так оно и будет!

Катя задыхалась. Когда-то она ревновала Виктора к известной актрисе — жене известного писателя, и даже к этой зубастой, очкастой редакторше, как ее?

Знает ли Ирина об этом письме? Прочла ли? Неужели она оставалась бы такой невозмутимо спокойной, если б знала?

Нет, она не знает, наверняка.

Но если Ирина узнает, предпримет ли она что-нибудь? И что?

О, если бы Катя была женой, она отлично бы знала, что надо делать! Она бы все бросила и помчалась бы туда, на Кавказ, сегодня, тотчас же, первым же самолетом!

Да, конечно, если б она была женой. Но она не жена. Она двоюродная сестра.

Что же теперь делать?

Да ничего…

Катя надела свой пыльник, взяла темно-рыжую сумку, на дне которой звякнули пустые баночки, и поехала домой на Пятницкую.

Что там на даче сегодня, ей было все равно. Дома она заперлась на ключ и повалилась на постель. Потом, кажется, заснула.

Катя очнулась, когда солнце уже садилось.

И, странным образом, ей ни разу не пришло на ум, что, может быть, все сказанное в анонимке — ложь?

Она поехала на вокзал, села в электричку, идущую в Сойкино.

Когда Катя подходила к даче, то увидела еще издали, меж сосен, что на террасе свет погашен, а в комнате тетки — горит.

Ирина Всеволодовна в Катином переднике, надетом поверх костюма из чешуйчатой ткани, внесла чашку, из которой шел пар.

— По-моему, отличный бульон получился, — сказала она громко и уверенно. — Что с вами, вы не больны? — спросила она Катю.

— Ирина, на два слова… — вымолвила Катя.

Она зажгла свет на террасе, плотно прикрыла дверь.

Постояла с минутку перед недоуменной Ириной Всеволодовной, потом разрыдалась на ее груди.

— Что происходит? — спросила та, легонько отстраняя Катю, так как не выносила подобных сцен. — Ах… это! — поглядела она на письмо, уже смятое, которое Катя ей протянула. И разорвала его на мелкие клочки.

— Перестаньте, Катюша, ну? Я вам сейчас принесу валерьянки.

— Его надо вызвать, и немедленно, — всхлипывала Катя.

— Не говорите глупостей, — попросила Ирина Всеволодовна серьезно, — слышите? И все будет по-старому. Вы ведь этого хотите, правда? Я, Виктор, Света.

— Ведь есть и повод… — прошептала Катя. — Болезнь тети Клавы.

— Давайте считать, — сказала Ирина Всеволодовна, — что разговора этого вообще не было между нами.

…Поздно вечером, когда Ирина Всеволодовна уехала последней электричкой, Катя подошла к спящей Свете. Ее коса лежала, откинутая на подушке, из-под одеяла торчала согнутая, загорелая, стройная Светина нога.

Кате захотелось увидеть ее чуть скуластое лицо, чуть раскосое глаза, все то неуловимое, что делает похожей дочь на отца.

Но Света уткнулась в подушку.

Катя постояла над ней, потом прикоснулась губами к теплому пушистому ее затылку — Света даже не шелохнулась и на цыпочках вышла из комнаты.

Георгий Макарович, недавно приехавший из города, ужинал на террасе.

— А простокваша есть, Катечка? — спросил он.

— Сейчас, дорогой, — горько вздохнула Катя, — я привезла.

Василий Максимович недолго посидел около больной тетки и пошел на станцию.

Света увязалась его провожать, уверенная, что только за тем и ушла из дому.

Подошла электричка, Света помахала Василию Максимовичу.

Можно идти домой. Она ведь только за тем и вышла из дому, чтоб дядю Васю проводить. И отлично, кстати, сделала, что отказалась участвовать в сегодняшнем «вечернем пикнике».

Лето было на исходе.

Все это время Света беспрерывно бегала на дачу к Наташе Колун. Туда с недавних пор зачастила и Валя Бунчикова — маникюрша.

Валя приезжала то одна, то с Рудькой, а то с афрамеевским шофером — Лешей.

И когда Света оказывалась в этом обществе — Рудя, Леша, Валя Бунчикова, — она непрерывно ощущала неловкость, будто при ней рассказывалось такое, что девчонкам ее возраста слушать не положено.

Компания в таком составе смущала Свету.

Вот Наташка Колун, к примеру, с ее рыжим «конским хвостом» и сигаретками, она — все же совсем другое дело! Она все же девчонка, как сама Света.

А Валентина…

Однако избавиться от ее общества было не так-то просто: с первого же знакомства Валя вдруг воспылала к Свете необъяснимой нежностью чувств. Послушать Валю, получалось, что более обворожительной, образованной и талантливой девочки, чем Света Мусатова, не найти.

Валя связала Свете голубой джемперок и, преподнося его, вздохнула:

— Станешь знаменитостью, по заграницам ездить станешь, так хоть вспоминай иной-то разок, что простая девушка Валентина на земле существует.

— Что вы… — смутилась Света. — Почему же я вас забуду?

— Да так уж водится, — так уж устроены люди. Загордишься. — Она пофилософствовала еще немного на эту тему и внезапно, перейдя на деловой тон, сказала: — Слушай-ка, Светка, познакомь меня с твоим отцом.