Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

— Гурген, да-ра-гой! И ты здесь? И ты поздравить пришел? Замечательно!

А Гурген отреагировал именно так, как нужно было, да и могло ли быть иначе? Золотое солнце, резвый ветер, толпа, шум, великолепные — темно-вишневые, с желтой полосой, — сверкающие машины — целый караван, подарок республике! Ведь это такой же праздник, как вселение в новый дом или пуск гидростанции на бурной горной речке! Это — радость. Она заразительна. И порождает иные, добрые чувства.

Гурген осклабился, поцокал языком и стал продираться сквозь толпу, ни на кого не глядя. Он не кинулся в объятия Бабурии, он только подошел к нему вплотную, заломив шапку на затылок. И Бабурия сдвинул свою панаму на затылок. Так они постояли друг перед другом, улыбаясь. Бабурия потрепал Гургена по плечу и легонько толкнул его в грудь. Тот от смущения все улыбался, глядя себе под ноги, а потом пожал Бабурии обеими руками локоть. Повернулся на каблуках и побежал обратно к своей баранте.

Поработали нынче. Славный день.

…С гор повеяло свежестью. Лежать на камнях было неудобно, он встал и побрел вдоль Арагвы к себе.

Славный день, славный день.

Мусатов прошел в свою горенку и распахнул окно в яблоневые заросли. Влетела птаха, уселась на камеру, лежавшую на столе, прямо на ободок объектива, и упорхнула.

Он погляделся в зеркало; ну, неприлично черен. А усы отросли так, что лезут в рот.

Он подстриг их тупыми хозяйкиными ножницами.

Потом прилег на ларь, покрытый домотканым ковром, который служил ему постелью.

За яблонями у калитки, выходящей на шоссе, остановился «вездеход» Варкеша, Мусатов узнал его по скрипу тормозов. Это Кира вернулась из Тбилиси. Но почему она подъехала сюда? Значит, привезла какие-то новости.

«Неприятные», — сразу подумал Мусатов. Он встал с ларя и подождал.

Через минутку Кира появилась под яблонями и подбежала к открытому окну. Она устала, у нее посерело лицо.

— Виктор Кириллович, — сказала Кира, — вам скоро придется вылететь в Москву.

— Как, до конца съемок?

— Да, через несколько дней, через неделю.

— Это еще зачем?

— Смотреть материал.

— Это еще зачем?

Он взглянул на Киру неприязненно, почти злобно, будто это она сама все придумала.

— А кто хочет смотреть?

— Ну… дирекция… редакторы.

— Оружейников в отпуске? Савицкая за главного?

— Да, — ответила Кира совсем тихо, чтоб он еще больше не рассердился.

— Понятно. Никуда я к чертовой бабушке до окончания съемок не поеду.

— Но тогда они будут смотреть без вас то, что мы уже отправили, а там печатают. А ведь это хуже… — твердила Кира.

Он не слушал ее.

Она отлично понимала, что фильму «Добрый человек» грозит какая-то новая опасность, и видела, как встревожен Мусатов.

Он рылся в кармане, ища сигареты и глядя куда-то поверх Кириной головы, на яблони, полные плодов. Смеркалось.

Вдруг Кира заметила, что он криво подстриг себе усы.

— Ну, Виктор Кириллович, ну, не расстраивайтесь, ну все будет здорово, увидите!

Она обняла его за шею.

Он не шелохнулся, только скосил на нее взгляд.

— Вы думаете?

— Конечно!

Она поцеловала его в щеку, потом прижалась губами ко лбу.

— Вы мой самый… самый… самый…

— Ну бог с вами, Кира. Ну, что вы…

Его голос дрогнул. Он положил на ее плечи свои тяжелые загорелые руки. Она притихла, а глаза ее так сияли, что он прищурился.

— Молодец… разыскала мальчишку на ишачке…

Он еще пытался придать иной характер тому, что здесь происходило. Легонько прижал палец к кончику ее носа и притронулся губами к ее лбу.

— Умница.

Потом он сжал ее плечи и поцеловал в губы. Такой поцелуй женщины помнят и в семьдесят лет.

— Уходите, Кира, — сказал он, — уходите подобру-поздорову.

Она не двигалась.

— Уходите.

Она покорно соскользнула на землю и, отойдя на шаг, обернулась, кивнув. И побежала под яблонями к шоссе, по которому по-прежнему мчались машины.

Кира бежала, не касаясь земли, она это отлично ощущала, да и Мусатов это видел, кажется, в полумраке сада. Во всяком случае, ему почудилось, что Кира пролетела очень низко над землей, а крылья ее задели ветки, склоненные под тяжестью плодов.

Он закурил и все стоял у окна.

Позднее за кряжем появился бледный свет. Он разрастался все сильней и шире, и вскоре из-за гор поднялась и сама румяная, как яблоко, сочная, спелая луна, предвещая новый съемочный день.

Август месяц выдался трудным для Кати Глущенко. Сначала дочка Галя болела ангиной, потом сын — желтухой. Он стал лимонного цвета, а белки глаз — зеленоватого. Света помирала со смеху, на него глядя, а Катю бесил этот смех. Она нервничала, Борька капризничал: ему хотелось килек, а его пичкали медом.

Борька кричал:

— Ма-ама, мне кильку хочется!

Света спрашивала:

— Я пойду к Наташе, можно? — хотя отлично знала, что следует помочь Кате мыть посуду.

— Ох, иди куда хочешь, делай что хочешь! — вздыхала Катя.

А как-то среди ночи Клавдия Авдеевна почувствовала себя худо. Это с ней и раньше случалось, она глотала всякие таблетки; но на этот раз сердечный спазм был посильней, и пришлось вызвать «неотложку».

На другой день из города примчался Василий Максимович.

Инфаркта не обнаружили, но велели лежать неподвижно, как если бы он был.

— О Казани и школе придется пока забыть, тетя Клава, — сказал Василий Максимович строго, — я месяц не дам тебе сойти с постели, так и знай.

Вечером, когда Катя перестилала постель больной тетке, явилась Ирина Всеволодовна.

«Посочувствовать пожаловала», — подумала Катя, у которой был замученный вид.

— Дайте-ка я, Катюша, — сказала Ирина Всеволодовна, снимая свои ажурные перчатки.

— Вы?.. — пожала плечами Катя, однако отошла от постели и опустилась на стул.

Ирина Всеволодовна быстро и ловко перестлала постель, почти не потревожив больную; потом потребовала теплой воды, одеколона, полотенце и обтерла ей лицо и руки. Она надела свекрови свежую сорочку так, что больной пришлось лишь немного приподнять голову.

Катя молча наблюдала.

— Тетя Клава почти ничего не ела сегодня, — сказала она.

— А может, винограду? — спросила Ирина Всеволодовна. — Я привезла.

— Мне как раз хотелось, — сказала Клавдия Авдеевна, — винограду и, знаешь, чай с лимоном.

— Как ни странно, — сказала Ирина Всеволодовна, — но лимоны я тоже привезла.

С этого дня Ирина Всеволодовна стала часто приезжать на дачу. А если Катя или Света хотели перестелить постель Клавдии Авдеевне, или ей нужен был горчичник под левой лопаткой, или же следовало сделать еще какую-нибудь процедуру, неизбежную для лежачего больного, она говорила:

— Да ну, погодите вы. Вот Ирина приедет…