Евгений Гущин - Правая сторона

— Смутно было… — виновато заморгал лесник рыжеватыми короткими ресницами. — Насчет лодки грех на душу брать боюсь. Чего не знаю, того не скажу. А мотор — точно, «Вихрь». Потому как шибко быстро он шел. И голос похожий. Если послушать издали, так «Москва» или там «Ветерок» — будто комарик пищит. А «Вихрь» — он по-мушиному гудит, басовитее.

Директор вздохнул и перестал смотреть в рябое лицо лесника, на котором от духоты и волненья выступили мелкие бисеринки пота. Взял со стола красный карандаш и, подойдя к стене, энергично постучал торцом в соседний кабинет.

Вошел Матвей. Ростом он не очень удался, но в плечах просторный, крепкий, как кедровая колодина. Густые черные волосы коротко подстрижены. Грубые, как проволока, они не лежали, топорщились. Широкие ломаные брови срослись низко над переносьем, придавая его крупному лицу некоторую дремучесть.

— Звали, Дмитрий Иванович? — спросил густым басом.

Заметил Кугушева, улыбнулся ему. Хотел что-то сказать, не сказал. По неловкой тишине, по лицам понял: происходит тут что-то не совсем обычное. Неспроста Кугушев удрученно мнет фуражку и смотрит в пол.

Матвей сел рядом с лесником, глядел на директора выжидающе.

— Расскажите ему, Кугушев, — распорядился Глухов.

Тот рассказал.

Главный лесник задумался. И было от чего. Несколько дней назад обходчик Тихон, колючий, крикливый мужик, обнаружил в тайге, неподалеку от кугушевского кордона, петлю на марала. Матвей доложил об этом директору, и сообща они решили, что самое лучшее — петлю не трогать, а устроить возле нее засаду. Может, браконьер и попадется. Три ночи Матвей сидел в скрадке — и напрасно. Никто не пришел. Теперь же упоминание о лодке озадачило его. Нахмурился главный лесничий. Неподвижно глядел из-под тяжелых бровей в распахнутое за директорской спиной окно, где дрожал горячий воздух.

Стояла жара, и Полуденное разморилось. Ни людских голосов, ни собачьего лая. Окна домов прикрыты ставнями. Собаки залезли под дома, забились в сумрачные сараи, лежали там кверху брюхом, вытянув лапы — дохлые и только. Костью не выманишь.

— Как же это получилось, Афанасьич? — спросил, наконец, Матвей. — Он к твоему берегу подкрался, шарился там, а ты даже не слыхал. Неужели так крепко спишь?

— Да нет, обыкновенно сплю.

— А вы с вечера, Гаврила Афанасьевич, не того? — директор карандашом постукал себя по горлу.

— Избави бог, Дмитрий Иванович, — испугался лесник. — Оно, конечно, и бывает, что выпью не без того — мужик ведь, а вчера, старуха не даст соврать, тверезый был. Еще лодку подклепывал. Так что мотор бы услышал. Как он, змей, там очутился, сам не знаю.

— Ну, ладно… — директор легонько хлопнул ладонью по столу. — Вы об этом кому-нибудь говорили?

— Кому я расскажу, окромя старухи? А здесь только в магазин зашел и сразу к вам. Никому ничего. В магазине одна Фрося была, ну, а я с ней ни об чем серьезном. Бабе на что такое знать, — заторопился лесник, радуясь, что хоть этим угодил.

— Хорошо, хорошо, — остановил Дмитрий Иванович. — Это вы правильно сделали, что никому. Еще что заметите — сразу мне. Ясно?

— А как же, Дмитрий Иванович, не без понятия. Сколь ведь годов на лесной службе.

— Вы сейчас домой?

— Да надо бы… — промямлил Кугушев, растроганный вежливым вниманием директора. Матвей, тот, бывало, проще. Не спрашивал, домой или куда, а прямо: «Чего ты тут вторые сутки крутишься? А ну, жми домой, к старухе!» Вот что значит городской да образованный, его и слушать приятно.

— Плывите, Кугушев, наблюдайте внимательнее. Место у вас отдаленное, глухое. Сознавать должны, — Дмитрий Иванович поднялся, давая понять Кугушеву, что и тому подниматься с дивана пора…

Высокий и худой, директор бесшумно ходил по кабинету, прислушиваясь к едва слышному шороху ковровой дорожки. Подошел к окну, поглядел, как, сгорбившись, шел Кугушев к своей лодке. С брезгливостью, щелчком, сшиб осу с подоконника, сел за стол, сказал задумчиво, рисуя красную лодку на листе бумаги:

— Мне бы сейчас браконьера. Самого завалящего — и то хорошо. Я бы его на показательный процесс, подлеца. По всему району шум бы стоял… И он у меня будет, этот браконьер… Ну, что же вы молчите, Матвей Матвеевич?

— А что ж тут говорить? — развел руками Матвей. — Думаю, что к Кугушеву наведывался как раз тот, кого мы ждем. Не зря он возле летника крутился. Солонец-то там рядом.

— Возможно, — Дмитрий Иванович нарисовал на корме лодки подвесной мотор, очертил силуэт рулевого. — А поведение лесника вам странным не показалось?

— Да нет, — Матвей пожал плечами, расстегнул ворот клетчатой рубахи, подул себе за пазуху. — Я его давно знаю. Он всегда такой. А что странного-то?

— Много странного. Давайте рассуждать. Нарушителя он видел. Так? — и сам себе ответил: — Так. Но почему-то не опознал. Видите ли, он лодку не разглядел. Никак не могу поверить. Ведь он местный, знает, кто на чем плавает.

— Он же сказал, смутно было.

— Ну, заладили: смутно да смутно, — досадливо поморщился Дмитрий Иванович. — А как вы смотрите на такой вариант: Кугушев сам поставил петлю на марала, а когда понял, что ее обнаружили, пытается нас запутать этой таинственной лодкой.

— Это вы зря, Дмитрий Иванович, — замотал головой Матвей. — Зачем ему на своем обходе петлю ставить? На кордоне чужих глаз нет. Если надо ему марала, он его из ружья застрелит, никто не услышит. Нет, здесь что-то другое. К тому же в засаде меня Кугушев не видел, да и не мог увидеть. К петле ни Тихон, ни я не прикасались. Подходил я чисто и уходил чисто. А собак на кордоне нет.

Дмитрий Иванович, соглашаясь, кивал головой.

— Допустим, петлю ставил не Кугушев. Ему и на самом деле опасаться на своем кордоне некого. Это я допускаю. Но вот никак не могу поверить, что он не узнал браконьера. Не могу и все. Скажите, а может случиться так, что он узнать-то узнал, а назвать боится? Или не хочет?

Главный лесничий задумался.

— Пожалуй, что и может. Если это был Клубков, то — может. Очень даже может. С ним связываться не каждый захочет.

— Вот видите, не так уж все и смутно, — усмехнулся Дмитрий Иванович. — Так что придется еще покараулить.

— Еще — так еще. Мне не привыкать, — согласился Матвей. — Погода в самый раз. Парит вовсю. К вечеру гроза соберется. В те-то дни сушь стояла, вот браконьер и не появился. Опытный, видать, знает, что в сухую погоду маралы на солонец не шибко ходят. Сухая глина — ее не очень-то полижешь, язык обдерешь.

— Нет, Матвей Матвеевич, давайте на этот раз кого-нибудь другого пошлем. Дождь дождем, но ваше отсутствие заметно в Полуденном. Мне кажется, за нами наблюдают.

— В Полуденном? — поднял брови Матвей.

— А почему бы и нет?

— Навряд ли, Дмитрий Иванович, живу я здесь давно. Людей — каждого знаю, как свои пять, — растопырил пятерню. — Скорее всего это кто-нибудь из ключевских мужиков. А может, и из Щучьего. Клубков Александр Тихонович… Но раз так, пусть идет другой. Вон хотя бы Иван Рытов, лесничий наш. Тот, если в скрадке сидит, — пройдешь мимо и не заметишь. Охотник редкий.