Евгений Гущин - Правая сторона

— Задохся было, — хрипел он и вымученно улыбался распухшими, кровоточащими губами.

— Идти можешь? — в самое ухо прокричал ему Иван.

— Могу, поди…

Анисим пошатывался, слепо искал руками опору. Телогрейка во многих местах прогорела, дымилась ватой.

А пихтач уже пластал единым пламенем. Вот он, верховой, самый страшный пал, от которого не уйти ни птице, ни зверю. Все трое неотрывно глядели на желтый дым, окутавший перешеек, словно чего-то ждали. Хвоя пропыхала быстро, и уже чадили черные скелеты деревьев.

Иван, еще не веря в случившееся, уставился на Анисима.

— Неужто успели?

— Кажись, — ответил тот.

И тут они услышали прерывистый, тарахтящий звук. Он падал сверху, из облаков. Над поляной пронесся вертолет. Задрав головы, следили, как машина обходила кромку горящего леса.

Иван поднял над головой закопченные кулаки, весело скалился. Но вертолет потерялся за деревьями, держал путь к кедрачу.

— Анисим! — вдруг опомнился Иван. — Жми на кордон, скажи, чтобы мужики поднимались с другой стороны хребта и возле кедрача сделали еще одну просеку. Для гарантии.

Анисим огляделся.

— Я по скалам спущусь.

— Давай, только не загреми в озеро!

Страшная усталость сковала Артема. Хотелось лечь и лежать долго-долго, ни о чем не думая. Пока тушили огонь, усталости почему-то не чувствовал, а теперь она навалилась сразу, внезапно. Иван тоже тяжело дышал. Веки покраснели, набухли. Пошатывался.

Верховой пал они остановили, но трава горела, огонь по-прежнему двигался на них, тянулся к сапогам. И не было сил тушить его. Они пятились, лениво смотрели, как сворачивается и темнеет трава.

— Надо уходить, — сказал Иван. — Задохнемся, да и стоять тут бесполезно. Впереди — камни. Они остановят пал.

— А пихтач? — спросил Артем.

— Там до верхового не дойдет. Просека заглушила. Мы ведь вырубили дерн.

Иван закашлялся и, шатаясь, пошел в сторону берега. Ноги у него заплетались. Шел по еще живой траве, по поздним белым цветам, которым скоро быть пеплом. Артем шел вслед за ним, волоча лопату. Глаза слезились, он протирал их воротником рубашки. А когда протер, увидел, что Иван идет ему навстречу.

— Конь остался, — Иван закашлялся.

— Его мужики увели.

— По огню?

— По тропе увели.

— А если нет? Ты же видел, оттуда верховой пал шел. Мужиков от стоянки тоже отрезало, и они скатились на берег.

Артем опустил голову. Хотелось бежать. Куда угодно и сколько угодно, но только бежать, не стоять среди удушья и страха.

Лесничий резко махнул рукой.

— Ладно, давай к берегу. Раз Анисим спустился, и ты спустишься.

— А ты?

— Я — к коню.

— Не надо! — Артем схватил Ивана за рукав. — Увели ведь коня! Увели, слышишь!

Иван боком от него отстранился и побежал, прикрыв рукавом рот. Артем в оцепенении смотрел на него и вдруг тоже побежал за лесничим туда, где желтая горячая волна пожирала сухую траву.

Иван прыгнул через огонь и растворился в дыму.

«Конец», — подумал Артем. Зажмурился. Боком махнул через огонь, поджав на лету ноги. Когда открыл глаза, увидел впереди нечеткий силуэт бегущего Ивана. Тот на ходу оглядывался, орал, махал рукой. Артем, догоняя, прыгал через пни, сапоги проваливались в кипящую золу, тошнота спазмами сжимала горло, в глазах плыли оранжевые круги.

Но огонь был уже за спиной. Здесь же горячий ветер ворошил пепел, взвихривал над обугленными стволами. Корни деревьев горели едким, чадящим пламенем.

Уже обессиленные, Иван и Артем петляли среди мертвых деревьев. «Лишь бы не задохнуться, лишь бы не упасть», — мельтешило в голове у Артема, и он старался не терять из виду спину лесничего. Стволы перед ним двоились. Он чувствовал, что теряет сознание, и ничего не мог поделать. Колени как-то сами собой подогнулись, он упал. Но тотчас вскочил, почувствовав сильный ожог. Стоял, согнувшись, а земля клонила его к себе. С трудом держал равновесие, понимая, что больше не сможет ступить ни шагу. Шарил по сторонам дрожащими руками, ища, за что бы уцепиться.

Подскочил Иван с искореженным злостью лицом.

— Ты что? Сдохнуть хочешь? — потащил за полу штормовки в скальную расщелину. Камни были горячи, мох на них высох, потемнел, напоминал табак.

— Шевелись, шевелись! Болото не помнишь? Вон за пригорком!

— Ты иди, иди… Я приду…

— Я т-те дам приду!

Кое-как влезли на пригорок, увидели черное пятно потухшего костра. На пожелтевшем, уже высохшем лапнике валялись пустые фляги.

Лошадь была здесь. Она билась в кустах, шарахнулась к людям, захрапела, дико кося глазами. Иван поймал конец веревки, долго разглядывал.

— Обрезана веревка. Чтобы лошадь сама спасалась. По скалам ее не спустить, а через пал она не пойдет, — облизнул распухшие губы, повел лошадь вниз, к болотцу. Зачавкала под копытами изумрудная травка, такая неправдоподобная среди гари, будто из другого мира.

Иван отпустил веревку. Лошадь ткнулась мордой между кочек, шумно тянула ноздрями — искала воду.

Оба сели на кочки. Артем погрузил руки в траву, вдавил их во влажную землю, грязью потер лицо. Кожу защипало.

— Ветер переменился, — сказал Иван. — Северянка кончается. Дым, видишь, обратно пошел.

Артем не откликался, пристраивался лечь. Иван внимательно рассматривал своего помощника. Лицо в ожогах, под глазами — сине от удушья.

— Я говорил: спускайся. Зачем пошел? С меня, понятно, спрос и за лошадь, и за все. А ты? Сидел бы сейчас на бережке…

— Не знаю, — прошептал Артем, лежа во влажной траве. — Пошел, значит, надо было. Поэтому и пошел.

— Еропла-ан! — пропел Иван, и непонятно было: осуждает он помощника или одобряет. — Помолчали, прислушиваясь к гулу огня. — Надо рубахи намочить, через них легче дышать будет, — предложил Иван. Расстегнул штормовку, вытащил подол исподней рубахи, надрезал край лезвием топора, рванул.

От сосняка, обходя скалы, возле которых они ночевали, шел верховой пал. Пронзительно ярко вспыхивали деревья и с оглушительным треском, будто взрываясь, рушились на землю, поднимали тучи искр.

Артем равнодушно смотрел в дымное небо. Ему казалось, страшнее того, что он уже пережил, быть не может. Да и вообще чувство опасности в нем притупилось. Он видел, как огонь беснуется вокруг болотца, как от зеленой травы повалил пар, как горящие ветки, прилетавшие сюда, шипели и корчились, затухая. Смотрел, и ничто в нем не отзывалось на это.

Иван лег рядом.

— Если мужики пал не остановят, сгорит кордон, — через силу выдохнул он и вздохнул.

Лошадь вздрагивала, чутко поводя ушами, жалась к людям. Иван толкнул Артема в бок, протягивая сигарету. Тот потянулся, но пальцы, в крови и саже, не гнулись. Тогда лесничий сам прикурил сигарету и поднес к спекшимся губам Артема.