Евгений Гущин - Правая сторона

Александр Тихонович, бороздя пяткой прямой ноги по граниту, полз к краю, к пустоте гулкой и огромной, за которой нет ни тайги, ни жены, ни собаки, ни охотничьих радостей, ни дома родного — ничего нет. Пусто там.

Полз и чувствовал, как немеют пальцы рук и стекленеют глаза. И холод залил всего. Озерный холод.

Кобель за спиной визгливо, негодующе взлаял, и Клубков вздрогнул. Отшатнулся от пустоты…

К нему бежала жена с раскрытым в немом крике ртом.

Иван сидел хмурый. Скоро начинался осенний учет зверя по заповеднику, и он должен подготовить инструкции для лесников и обходчиков, составить план учета лесничества. Дел было много, а работа на ум не шла. Тамара уже собралась ехать, надо сегодня отправлять ее в Ключи, к самолету, следующий будет только через два дня, а погода портится. «Дозор» в Ключи сегодня не шел, и Рытов собирался уже пойти к Матвею, попросить у него моторку, но в это время вызвали к директору.

«Одно к одному», — подумал устало и поднялся. Клубковских соболей прихватил с собой. Так и вошел со свертком, будто шел взятку предложить.

Глухов, против ожидания, встретил довольно приветливо. Усадил на диван и сам опустился рядом, готовясь, видимо, к долгому душевному разговору. Сдержанно улыбался.

— Как будем дальше жить, Рытов?

Иван сделал вид, что не понял.

— Как сосуществовать будем? — уточнил Глухов, внимательно рассматривая лесничего. — Сколько мы работаем, а общего языка не находим. В таких случаях обычно расстаются.

— У меня тут родина. Я отсюда уезжать не собираюсь, — дрогнувшим голосом сказал Иван.

— Место рождения еще ни о чем не говорит, — мягко возразил директор. Он все разглядывал собеседника в упор, и его синие глаза были ясны, спокойны. — Вы человек взрослый. Поймите сами: люди разболтаны, мне очень трудно с ними, а вы, лесничий, вместо того чтобы помочь, мешаете. Восстанавливаете против меня людей… Я долго к вам присматривался. Человек вы неглупый, тайгу знаете. Поэтому и терплю вас. Другой бы давно от вас всякими правдами и неправдами освободился.

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

Глухов досадливо отмахнулся.

— Почему вы все делаете наперекор?

— Далеко не все. — Иван прямо глянул в холодноватые глаза. — Но, если хотите откровенно…

— Откровенно, конечно.

— Тогда скажите, долго вы рассчитываете быть в Полуденном? Я понимаю, вопрос нескромный…

— Да, странный вопрос.

— Возможно, и неприличный, но, по-моему, существенный. Вы действуете так, будто приехали на время, полагаетесь лишь на себя, другим не доверяете, даже мне, лесничему. Вот хотя бы с Клубковым. Все провернули за моей спиной.

— Боялся, помешаете. Он браконьер, и мы его выселим обязательно, чего бы это ни стоило, — сухощавое лицо Глухова затвердело. — Вы, как я слышал, родственники.

— Волк с собакой тоже родственники.

— Какие там у вас отношения, не мое дело. Вообще-то я, откровенно говоря, удивился, что вы вели себя с ним как положено. Это в какой-то мере делает вам честь.

— Ну вот, видите, удивились! Значит, вы были уверены, что я поступлю иначе? А потом — зачем это перегораживание реки…

— Кто вам об этом сказал?

— Неважно.

— Для меня важно.

— Дмитрий Иванович, пусть браконьер, но перегораживание — штука нечестная. Не так надо.

— А он честно поступает, сам Клубков?

— Но ведь мы-то не браконьеры. Мы по другим законам живем. Зачем нам равняться на Клубкова. Вы не подумайте, что защищаю. У меня с ним свои счеты. Вот! — вытряхнул из свертка соболей. — Моей жене преподнес, чтобы повлияла.

Глухов острыми глазами оглядел шкурки, подержал на ладони, словно взвешивая, и положил в стол.

— Сегодня же напишите мне докладную. — Прошелся по кабинету, о чем-то раздумывая. — Однако разговор сейчас не о Клубкове, а о вас. Что вы за номер выкинули на пожаре? Потащили Стригунова черт знает куда. От вертолета отказывались. Как это понимать?

— Там же лошадь была. А Стригунова никто не тащил. Он сам со мной пошел. Он у нас тут человеком станет. Это точно.

— А если бы задохнулись? Лошадь мы списали, а людей списать не просто. Мне бы и отвечать пришлось.

— Да и с пожаром, Дмитрий Иванович, мы бы управились побыстрее, если б вы прислушались к нашим рекомендациям на собрании. Людей-то больше послали, чем договаривались…

— Ладно, Рытов, — устало проговорил Глухов. — Я вас пригласил не затем, чтобы препираться. Я чего хочу добиться? Я хочу, чтобы лесничий понимал директора, а директор — лесничего. Тогда нам обоим будет легко. Вообще-то мы бы могли с вами жить неплохо… Очень неплохо. Я даже на вашу возню с питомником смотрел бы сквозь пальцы… Но тогда и вы должны меня поддерживать во всем.

— Насчет перегораживания Сельги я никак не мог поддержать. И сейчас против этого. С браконьерами бороться надо не такими методами. Не браконьерскими.

Дмитрий Иванович поднялся с дивана, стал ходить от окна к двери. Слова лесничего его сильно задели. В другое время он не стал бы рассусоливать, поставил бы Рытова на место, чтобы не зарывался.

Но тут только поморщился.

— Тяжелый вы человек, Рытов, — сказал директор холодно. — Очень тяжелый. В прошлый раз вы заварили эту кашу с сенными деньгами. Я уступил, а потом, откровенно говоря, пожалел. Если мы будем такими щедрыми, рабочие нам на голову сядут. Они шаг шагнут, а им за это плати. Куда годится… А вы потакаете. Чего добиваетесь? Чтобы лесники сказали: «Ах, какой хороший у нас лесничий?» Заступничек…

— Я по справедливости.

— А я, значит, эксплуататор? Нехороший человек, так, что ли? Я те деньги хотел на личные нужды истратить? Неладно у нас получается, Иван Прокопьевич… Очень неладно… — Глухов снова сел на диван, устало потер виски. — У меня, Рытов, опыта побольше вашего. Запомните одно: никогда не подлаживайтесь под людей. Над добрыми они сами смеются. С ними надо строго. Строгих, может, и не любят, но уважают. А с рудником… Кто знал, что случится этот проклятый пожар. Да-да, вы говорили, но ведь это стихия. Вы и сами не могли знать точно. Впрочем, это уже прошлое. Надо думать о том, что есть сейчас. А сейчас у меня к вам интересное предложение. Можно сказать — приятное предложение.

Иван насторожился. Приятного-то как раз он и не ожидал тут услышать.

— Вы ведь знаете, товарищ тут у нас гостит. Из области… — начал мягко Дмитрий Иванович.

— Знаю, — кивнул Иван. — Видел его. Он что, заповедником интересуется?

— Да как вам сказать… Встретил его в райкоме, пригласил. Пусть, думаю, посмотрит.

— Ну и как ему у нас, нравится?

— Тут кому не понравится, — сказал Дмитрий Иванович и, видя, что хмурое лицо лесничего несколько прояснилось, продолжал, улыбаясь: — Кстати, вы заметили в тот раз, на выставке, с каким интересом он разглядывал марала на картине Спирина? Городской человек, необычно все наше для него. И вот, знаете, что я подумал тогда? А не показать ли ему настоящего марала? Живого? На реве? Ведь это же разные совсем вещи: на картинке и в натуре, на природе. На всю жизнь память будет.