Евгений Гущин - Дом под черемухой

Глядя в сторону, Долгов снисходительно улыбался. Так улыбаются взрослые — терпеливо и снисходительно, слушая невразумительный лепет ребенка. Семен заметил это и насупился.

— Тебе-то, видно, не скучно?

— Мне — нет. Я делом занимаюсь. На болтовню время не трачу, — с легким раздражением сказал Анатолий. — И тебе советую побольше делать.

— Тебе хорошо. Завидую. У тебя душа к вещам повернута, и ничего тебе не надо…

— А у тебя к чему повернута? — быстро обернулся Анатолий. — Ты мне уже полчаса мелешь какую-то чушь, а я слушаю и в толк не возьму: какого тебе еще черта надо? Ты хоть сам-то знаешь, чего хочешь? Ты толком высказать можешь?

Семен не обиделся, а неожиданно легко рассмеялся.

— Слышь, Анатолий… Я вот как-то видел: выпал воробьишко из гнезда. Маленький еще совсем, голопузый, перышки только-только пробиваются. И вот лежит он на земле… Голые крылышки вздрагивают, полететь хочет — и не может… Вот так и я. Знаю ведь, — Семен приложил руку к груди, — есть во мне что-то такое, есть, вздрагивает внутри. А полететь не могу. Крылья не отросли…

Анатолий нарочито зевнул в сторону и поднялся, разминая затекшие ноги.

— Отрастут, — насмешливо пообещал он. — Полетаешь.

— Ничего ты не понял, — выдохнул Семен с досадой.

— Где уж мне понять. Мы люди простые. От земли не желаем отрываться. А ты еще налетаешься. Это я тебе точно говорю… Иди лучше скажи жене, чтобы собиралась. Ехать надо. Хватит болтать.

Семен тоже поднялся. Он чувствовал в себе еще что-то невысказанное, оно держало его на месте. Но что толку говорить, если слова его неясные и обходят соседа стороной…

— А все равно, — сказал Семен с вызовом. — Когда-нибудь люди не так будут жить, по-другому.

— Ну-ну… Поживем — увидим, — бросил Анатолий. Шторочки на его до этого затененных глазах на миг приоткрылись, и Семена обожгла такая ледяная усмешка, что слова, которые он хотел высказать, не родившись, заглохли.

Ехал в Залесиху Семен один. Игорек был в деревне — он безвылазно проводил там каникулы. Ираида отправилась с Долговыми на базу, потому что ей сообщили: поступило как раз то, что заказывала, — импортный мебельный гарнитур. Она даже домой не зашла, позвонила Семену с работы: езжай, мол, без меня. Вот он и ехал в одиночестве, размышляя, что хоть бы уж достала сегодня Ираида Долговым обещанное, хоть этот груз стряхнуть с плеч…

Миновав станцию, Семен углубился в лес, прошагал до первого поворота и вдруг изумленно остановился: прямо перед ним на мягкой, устеленной прошлогодней хвоей проселочной дороге начиналась ровная белая полоса, которая уходила далеко вперед и терялась за другим поворотом. Сначала он даже не понял, что это такое, но потом при гляделся внимательнее и покачал головой. Это были поленья. Обычные березовые поленья, уложенные впритык одно к другому. Тянулась необычная колея, резко и странно выделяясь на земле, в сторону деревни.

Семен постоял, гадая, откуда здесь могли взяться поленья в таком необычном порядке. Похоже было, что кто-то их аккуратно разложил одно за другим. Зачем? Для какой надобности?

Привела эта странная колея в Залесиху, к разобранной поленнице, возле которой громко матерился Кузьма: стояли тут и любопытные соседи, пришедшие взглянуть на чудо: у мужика на станцию дрова сбежали! Одни посмеивались, другие хоть и сочувствовали, но тоже не могли сдержать улыбки.

Остановился и Семен, чтобы узнать, в чем дело. Но толпившиеся тут люди и на него стали глазеть как на чудо, отчего-то расступались перед ним, и у Семена от неясного еще предчувствия сжалось сердце.

— Я знаю, туды вашу, кто это сделал! — кричал Кузьма, показывая пальцем на Семена. — Это твои архаровцы сделали, так их перетак!

— Какие мои архаровцы? — опешил Семен. — Ты о чем, Кузьма, говоришь-то? Игорек, что ли?

— Там, окромя твоего Игорька, целая шайка крутилась. Всю ночь по деревне шастали, змеи! У одних огурцы с грядок вместе с ботвой вырвали и бросили. У других забор повалили, стекла выбили. А у меня дрова вон растащили. Ну не змеи ли? Сроду у нас в деревне такого не было, сколь живу. А теперь хоть сиди ночью с ружьем да карауль! Ить это подумать надо!

— Правда, правда, Кузьма, — качали головами соседи — старики и старухи. — Уж вечером со двора боязно выходить. Того и гляди, либо разденут, либо ишо че-нибудь сотворят.

У Семена под рубашкой прошел озноб.

— Подожди, Кузьма, — попросил он. — Подожди. Так это точно, что Игорек? В нашем дворе еще кто-нибудь был, кроме него?

— Орали благим матом.

— Мы уж и выйти боялись, — наперебой заговорили соседи Кузьмы. — У тебя они орали, Семен. У тебя на горке.

— Это че же делается-то? — не мог успокоиться Кузьма. — Ладно, если бы твой Игорек не знал меня… А то ведь знает, а все равно напакостил. Даже вон собака, — показал он пальцем на крутившегося возле людей пса, — если кого знает, не кинется. А он?

— Ладно, Кузьма, — сказал Семен придавленным голосом. — Сейчас мы разберемся… — И скоро пошагал к себе на гору, так что песок брызнул из-под сапог.

«Только — спокойно. Без нервов», — твердил он себе по дороге домой, хотя его всего трясло. Ведь какой позор принял! Сроду ему никто плохого слова не сказал, и — на тебе!

Залетел во двор, заполошно поискал глазами сына. Ему казалось, едва он войдет во двор, как сразу увидит что-то особенное, непривычное, имеющее отношение к ночному происшествию. Но во дворе был обычный порядок, и Семен даже заколебался: может, люди перепутали, не на того показали?

Игорька во дворе не оказалось. Семен шагнул к избе. Дверь была распахнута. Он вошел — и на влажном еще полу остались следы сапог. Недавно, значит, пол мыли. Не высох даже. Это Семен отметил сразу, и это его насторожило. Следы замывал. Ладно…

Игорек, развалясь на кровати, бренчал на гитаре. Увидев отца, приподнялся, сунул гитару к стене, как бы заслонил ее робою, и это тоже не укрылось от глаз Семена, который в любой мелочи сейчас искал значение.

— Ну, здравствуй, сын, — сказал Семен, пытливо озираясь.

— Здравствуй, — отозвался Игорек, уже сидя на кровати. — Ты чего, отец, такой? Что-нибудь случилось?

— Случилось, — затаенно сказал Семен.

Игорек поднялся с кровати, стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— А что случилось? — он старался говорить спокойно, но в голосе его чувствовалась напряженность.

— Это мы сейчас выясним… — Семен сел за стол, показал пальцем на свободный табурет. — Садись!

Настороженно косясь на отца, Игорек присел на край табурета, словно был не дома, а в гостях.

Семен помедлил, не зная, с чего начать. Мысли путались, и он никак не мог привести их в порядок. И вдруг, озлобясь на самого себя, он стукнул что было силы кулаком по столу.