Григорий Ершов - Холодные зори

Понимает Дмитрий, когда что сеять, когда какую траву косить, когда ее разбить-раструсить, когда вовремя сухую в копешки пособрать, когда в стог сметать. И труда на крестьянские работы тратит поэтому не боле, а помене, чем иные. Знает: хозяйство водить — не разиня рот ходить. И работает по-русски — разудалыми порывами. Вёдро не ждет, гляди только, а то дождь ударит, и половина труда впустую пошла. Надо спешить.

А вовремя рожь убрал, сено скосил — ходи себе гоголем. И семья сыта, и скотина будет накормлена.

Но, видать, одно дело работать сноровисто да ухватисто, другое — всей душой хозяйство любить. Так в крестьянствование войти, что только бы хлеб да навоз, скот да земля в голове сидели. Не успел одного дела спроворить, а в голове сама и о другом думка созрела, и к третьему деньку мысль готовится. Мало только сегодня успеть, ему непременно надо суметь и о завтрашнем дне подумать. Этой глубокой хозяйской сметки на долгие годы вперед как раз и не было у Дмитрия. Может быть, она и пришла бы со временем. Да дело-то обернулось по-иному.

Два года подряд засушливы. А весны, наоборот, мокрые и холодные: сеялись поздно. А палящее солнце высушивало, сжигало всходы. Яровое совсем пропало. Первый год поддержала только озимь. Рожь хорошо зацвела и выколосилась.

Но и тут ждали беды.

Дмитрий, получив полторы десятины землицы в аренду, распахал ее и засеял по первому году льном. И угадал. Хороший удался ленок. Труда много, да отдача дорога: тресту продал — на весь год ржицей запасся. А потом посеял хлебушко. И опять хорошо.

На третий год стало хуже, а на четвертый земля истощилась и отказала, кормилица. Еле на новый посев зерна собрал, и все оно жиденькое, тощее и невсходистое. А пока с яровым копался, думал хоть на семена урвать, — трава погорела. Скосил, конечно, а и половины обычного не сметал.

Долгий совет держали дед Силантий и дядя Митяй. Впереди целый год, а у зимы рот велик. Нужен хлеб, нужен корм скоту, да и на посев зерна хорошего надо.

Скрипкой да травами, свадьбами да похоронами семью не прокормишь. Лапти — невелик доход, а и тот сократится. У всех одна беда, всех голодный год ожидает.

Кабы думать только о себе, много ли деду Силантию, скажем, надо? Котомку на плечи, скрипку под мышку — и по селам да ближним городам. А скотину куда? Она прокорма требует. А без скотины не вспашешь, не посеешь, на оброк не заработаешь. Он один оброк-от, почитай, рублей тридцать пять, а то и все сорок вытянет. А это четыре-пять кулей ржи, которую не посеешь — не пожнешь.

Все это обдумал Силантий, а потом сказал:

— Барин ни в жисть не даст, до весны будет тянуть с хлебом, а там возьмешь два круга, и пропадай своя пашня, свой покос, своя скотина.

— Может, попытать на зиму призанять у мельника? Все одно какая-никакая, а рожь ему везти молоть.

У мельника еще никогда Силантий не одалживался. Там больше все безлошадные батрачили.

Так и порешили — ехать Дмитрию с рожью к мельнику и попытать заодно об условиях займа деньгами или хлебом.

Маловодна, но быстра, напориста Светлая речица. По высокому берегу низко над водой склонились повислые березки, ракитники да плакучие ивы. Еще недавно тихо здесь было, нелюдимо. А теперь шумит. Всю свою нерастраченную силушку обрушивает на лопасти мельничных колес. Грохочут жернова, дробя тощую крестьянскую рожь, крупорушка обдирает с проса шелуху. А поодаль стоит сукновалка. Бьют бивки сукновалки, готовя самотканое крестьянское рядно.

Митяй выехал еще затемно. Восход встретил в пути. Слышал, что осенью на мельнице завоз немалый и жернова загружены непрерывной работой до самых белых мух. Редко найдешь теперь в их округе крестьянина, что не стал бы здесь в черед со своей ржицей.

Два мешка зерна и те с каким трудом нынче с поля урвал Дмитрий, но и горсть зерна смолоть надо, чтобы мука была.

По утреннему зоревому холоду ходко бежит Серко. Дмитрий свернул цигарку: для дум и при пустом желудке затянуться — одно удовольствие. А тут еще нагнал такого же работягу-крестьянина из соседних Осинников. Пораньше Дмитрия, видать, выехал внук известного во всей округе крепкого крестьянина Никанора Адеркина Игнат, да возок у него потяжелее, потому и коник быстрее пристал.

Игнат еще совсем молодой, неженатый, но в крестьянстве сызмала. Не очень и разговорчив на людях, стеснительный, а вот встретил знакомого (Курсанов из их села, Осинников) — разговорился.

— Не боись, за тобой буду, только мой Серко вроде бы свежее, возок мой мал, обгоню тебя, прыгай на мои мешки, погутарим, а твой за моим ходчее потянет! — крикнул Игнату Митяй, обгоняя адеркинский возок.

Игнат понял: тянет Митяя к односельчанам, все дни один. Не село, где живет ноне Курсанов, — глухая заимка. Пробежался Игнат со своим коником. На ходу отвязал повод от колечка под дугою и захлестнул крестьянским узлом за крюк на задке Митяевой телеги. А сам забрался к земляку.

— Сколь везешь? — спросил Митяй.

— На первый раз четыре куля, а дале видно будет.

— Едешь впервой?

— Один — впервой, а так с отцом да с дедом, почитай, кажиный год езживал.

— Мельника знаешь?

— А кто его не знает? Да и он всех нас крепенько помнит.

— Почто так думаешь?

— Мельник — наш мужик, с ухваткой. К примеру, он сам следит за помолом, каждому крестьянину ставит зарубки на бревне.

— А это пошто?

— Дак замету делает своим приписным. Ты чё? Разве николи не бывал?

— Нет, не случалось.

— Ну так и тебе у мельника зарубка особая будет.

— А сколь денег берет за помол куля зерна, не слыхивал?

— Расплата у нашего мельника не зерном и не деньгами!

— А как?

И тут Игнат рассказал Митяю такое, о чем он, сидя у себя на заимке, и слыхом не слыхивал.

— Помещика нашего небось знаешь? — начал Игнат.

— Ну, знаю. Дед с бабусей да и Фрося моя на барщину ходят.

— Так вот слухай. Богат наш помещик — лесные угодья чуть не до самого уездного города, все выгоны в любом селе округи — помещичьи, а сколь земли ему понаотрезали, да еще и самолучшей, вокруг кажного селенья!

— Так на то он и тайный советник царев, почитай, один из самых богатых в уезде, — по привычке сжимая пальцами вконец докуренную, но еще тлеющую цигарку, ответил Митяй.

— Дык наш мельник прикупил у него землицы столь, что, гляди, пять — семь лет пройдет, и догонит богатством самого помещика.

— У помещика сколь приписных крестьян, все взаймах еще с самого освобождения, есть кому землю его обрабатывать, — пояснил Митяй.

А Игнат разулыбался.

— Ну и неправда твоя. Почитай, все отрезки мельник уже скупил у помещика. Тому спокойней, денежками живыми запасся, в банке проценты текут. А о землице теперь вся забота на мельнике. Ему рабочие руки позарез, только дешевые, чтобы затраты на землю оправдать да еще и в барыше остаться. Понял?