Григорий Ершов - Холодные зори

— Что колокол? Разве один он? На гарное масло плати, на лампадное плати, почитай в каждом цехе икона. Есть дети, нет детей, а процент на школу — подай. А денег — шиш в кармане, до сих пор вместо денег кое-кому в цехах «фофан» ввернуть норовят.

Многим в поселке памятно июньское выступление рабочих, когда прежний директор навсегда сбежал из поселка вместе с семьей, скрываясь от рабочего гнева. Сама полиция не смогла устоять в те памятные дни перед грозным натиском многотысячной организованной толпы заводских. Сами, без табельщиков и заводской охраны, распахнули главные ворота рабочие, чтобы потребовать у администрации немедленной выплаты большой задолженности. Тогда в этой смелой и дружной борьбе за свои права была проявлена настоящая пролетарская солидарность. И удивительным был не сам этот стихийно возникший бунт. И даже не то, что сразу официально заменили самого директора и немедленно расплатились, проведя расчет с рабочими за все четыре месяца, к тому же отменили «фофаны» и установили обязательную ежемесячную выдачу заработка по цехам. Удивительной была победа силы организованного рабочего отпора над самой неприступной косностью — губернскими чиновниками.

Рабочие Волжских заводов вступились за арестованных зачинщиков «бунта», вожаков-активистов.

И сколь ни тщилась заводская администрация, и подкупами и угрозами нажимая на судебных исполнителей да присяжных поверенных, суд не мог доказать явной виновности обвиняемых: недавно почти все они были оправданы. Горстка осужденных получила не более трех недель или месяца тюрьмы с зачетом предварительного заключения, что фактически освобождало и их в день окончания суда.

Григорий понимал: затронутая Михаилом тема была слишком рискованной для такой вечеринки.

— Оставь, Михаил, эти разговоры. Ни к чему они сейчас. Давай лучше выпьем, — примирительно сказал он, косясь на девчат.

Но те, увлеченные своими заботами да пересудами, не слышали ни Михаила, ни хозяина дома.

Расходились парни навеселе. Пошли провожать девчат. Мелкая, въедливая серо-желтая заводская гарь, как обычно, окутывала поселок словно туман. Ни звезд, ни месяца на небе не разглядишь, не только неровную тропку под ногами. Куда там девушке по улице ночью одной!

Гриша тоже оделся потеплее и пошел проводить друзей.

Такие вечера у брата бывали нередко, но не всегда могла Маринка прийти пораньше от Ройтмана, часто держали ее срочные или сложные заказы.

Ройтман крепок на слово: сказал — работать весь день, пока свет с улицы помогает, того и теперь придерживается. Да и не в Маринкином характере работать с прохладцей, лишь бы отбыть положенные часы. Пусть день короток, а свой обычный урок стремится выполнить и в эти крайне сжатые сроки. Потому, когда нет самого хозяина, и сидит она теперь как заправский портняжка, забравшись с ногами на стол. Так куда удобнее, и работа в ее проворных руках спорится. Портняжит теперь она, что называется, без разгибу и уверенно, исключив любую возможность поправок и подпарываний. А главное — делает все быстро.

Хозяин оценил ее энергию, старался быть куда более к ней предупредительным. Разве что забывал о прибавке жалованья помощнице — золотые руки, что полагалось бы давно сделать.

Общительный, добрый характер приносил Маринке иное удовлетворение — большое уважение многих заказчиков. А с некоторыми из них завязалась сама по себе и крепкая доверительная дружба.

Курьезный случай сблизил ее с черноокой местной красавицей Фрузой. Шила тогда ей синий модный сак и чуть было не «запорола» заказ. Пришла высокая чернявенькая милая девушка с ярко-синим материалом. Сняла Маринка мерку и прикинула: точь-в-точь как только что сшитый польский зипун для барыни, супруги главного инженера. Еще и выкройка на месте — легче будет кроить по готовой, разве что в длину немного прибавить да уменьшить боковые вытачки: сак шьется просторнее зипуна. Очень ей девушка понравилась: улыбается тихо так, ласково, с разговорами не лезет, с вопросами не спешит. И такая стройненькая, женственная, а на щеках горит свежий обворожительный румянец, ей-богу, не хочешь — позавидуешь.

Вот и решила Маринка редкий фасон модной барыни перекинуть на сак для этой девушки. Все уже раскроено, приметано. Первую примерку делает сам Исаак Борисович Ройтман.

Но удивительно Маринке, всегда такой уравновешенный и галантный, сегодня он чем-то явно недоволен, пыхтит, сопит, с силой натягивая материал.

Т-р-р-ак, и обнова на плечах распоролась: не держится смётка на Фрузе. Слезла Маринка со своего высокого стола, глянула на Фрузу и ахнула. Только теперь поняла Маринка, что наделала: размеры-то почти те же, да статью Фруза куда как лучше барыни-инженерши вышла. И держится пряменько, не сутулясь, и грудь оказалась более высокой. Хорошо еще, что в проймах Маринка щедро против выкройки прибавила. Ройтман теперь материал и перетягивал, мелком расчеркивал другую пройму… И все равно в боках материала осталась самая малость, прямо-таки хоть в край тачай. И тут вдруг выручила сама Фруза.

Улыбнулась Ройтману стеснительно:

— Простите меня, Исаак Борисович, разрешите просить вас выйти на время: мне надо кое-что переодеть к примерке.

Снимает она быстро кофточку, а под нею толстый вязаный шерстяной жилет. Сбросила Фруза жилет и снова кофточку надела. Теперь пришла очередь вернувшемуся Ройтману подивиться — похудела клиентка, да так, что и впрямь Маринкина мерка ей впору пришлась.

Маринка узнала от Фрузы, что та хотела бы и сама научиться шить. Машинка у матери есть, доверяют Фрузе подбить простынку или сшить наволочку, а вот даже простенького платьица собрать да стачать не умеет.

И затащила Маринка Фрузу к себе домой, начала обучать сначала простому — шить ночные сорочки, простенькие блузки. Побывала Маринка и в домике, где жила с отцом и матерью Фруза. Ее отец был плотник-корабел, работал на внутренней опалубке судов, а мать вела домашнее хозяйство.

У Фрузы было много подружек, с которыми выросла она тут, в поселке. И с ними не преминула познакомиться Маринка. Многие уже были, что называется, девки на выданье, да вот пока еще подходящий маменькам человек не подвернулся.

И на этот раз Маринку выручил братец. Куда как завидный он был кавалер — и на инженерной должности, не пьяница, не мот, а семьянин, главное же — холост. Охотно отпускали мамаши своих девчонок к Борисовым. И те были довольны: здесь всегда собиралась молодежь, пели, играли на гитаре, на мандолине, пили чай с вареньем и домашними лепешками, а то и с пирогом. Но больше всего молодых девиц привлекали танцы. Немало случалось в этом доме кавалеров. Словом, бывало весело. Стал изредка захаживать на эти вечеринки даже полицейский ротмистр, начальник охраны завода, Приглянулась ему пухленькая, носик пуговкой, смешливая круглолицая блондиночка Зина Рокотова, дочка мастера из вагонной кузницы. Так, провожая, и увел он ее однажды из этого дома, женился, и больше, ко всеобщему удовольствию, полицейские чины сюда не наведывались.