Майя Фролова - Современная девочка

«Отойдем…»

Игорь вспылил:

«Хватит меня воспитывать! Не старайтесь, я так и буду жить невоспитанный! Мне так удобнее! Выгнали из школы — будьте довольны, и привет вам с кисточкой! Пошли вы все со своими моралями подальше!»

Он приподнялся и выпустил ей дым в лицо.

Чуть его не ударила. Остановило то, что в окнах мелькали глазастые лица учеников.

Ушла униженная. Жалкая попытка, так ей и надо. Как они беспомощны со своими моралями, разговорами — учителя, родители. Что могли дать разговоры в этом варианте с Игорем! Но ведь есть и другой путь — принуждение. Разумное, обоснованное принуждение. Нужно было заставить Игоря учиться, работать. Кто должен был это сделать?

Регина Чеславовна шла медленно. От этих воспоминаний и самобичевания разволновалась, дышать стало совсем трудно.

Кто-то догонял ее быстрыми, молодыми шагами. Оглянулась — Ольга Матвеевна в своем куцем плащике.

— Вы куда, Оленька? — спросила ее. — Нам по пути?

— Да, Регина Чеславовна. Не могу сейчас остаться одна.

Регина Чеславовна продолжала думать, теперь вслух, будто Ольга Матвеевна слышала все ее прежние думы:

— Учитесь, Оленька, на наших ошибках. Всю жизнь учитель должен учиться, накапливать опыт, знания. Не признаю закостеневших авторитетов: раз учитель — значит, прав. Не заметишь, как отстанешь, будешь не впереди, не вести, а путаться в хвосте и кричать вдогонку. Критическое отношение к себе, самоанализ — это для учителя обязательное. Прав только справедливый, умный, знающий учитель, а не просто учитель… К сожалению, не все наши ошибки и просчеты можно исправить. Того, что случилось, я себе никогда не прощу!

— А что можно было сделать? — расстроенно спросила Ольга Матвеевна.

— Не знаю, но — можно, не такие уж мы беспомощные перед подлостью и ложными авторитетами.

Володя Сопенко догнал Симу. Она шла одна и почему-то в противоположную от своего дома сторону. Шла медленно, ссутулившись, наклонив голову; ее руки машинально крутили поясок от жилета. Обогнать ее Володя не мог и вот так идти сзади — тоже…

Сима не замечала, что кто-то идет за ней, думала о своем, очень грустном. Володя ощутил жалость, ему захотелось положить ей руку на плечо, чтоб оно не сутулилось. Чувство это было неожиданным, непривычным.

Но разве Сима — не сильная? Разве так просто пережить то, что она пережила сегодня, когда стояла на сцене перед комсомольским собранием, или тогда, когда он пришел за исповедью и бросил ее одну в саду? А ведь она ни словом, ни взглядом никогда не упрекнула его, старалась быть спокойной, прежней, и никто, кроме него, не знал об этом. Нет, знал — Алеша. Подошла такая минута — они часто разговаривали на разные темы, — когда он сам все выложил Алеше. Ведь его поступок не давал ему покоя, что-то мучило его.

Алеша удивился:

«Ты же сам рассказывал, какие есть замечательные женщины. И я тебе поверил, и Таня теперь со мной. А разве мужчины — хуже? Ты любил Симу?»

«Не знаю».

«Вот видишь. Но ведь ты дружил с нею — и бросил. Я думал о тебе лучше», — со своей обычной прямотой сказал Алеша.

Володя молча проглотил этот упрек; он не знал, что ответить, он всегда хотел быть объективным, справедливым. То, что сказал Алеша, нужно было обдумать. И он думал, все это время думал о Симе, и вот сейчас идет позади, жалеет ее сутулые плечи, хочет что-то сказать и не знает что.

Сима оглянулась. Увидев его, не удивилась. Он подошел совсем близко, внимательно вглядываясь в ее лицо. Она больше не укладывала волос на лоб колечком, волосы свободно падали на плечи, не удерживаемые никакими заколками. Близко-близко ее глаза, совсем темные сейчас, глубокие; тревога в них и ожидание не связаны с ним, он это почувствовал, но не мог преодолеть нахлынувшей жалости, переключиться на другое, на ум пришли строчки из Мицкевича, и он прочитал их вслух:

— Как ты можешь: сейчас — и стихи? Это неуместно!

— Стихи всегда уместны. Это же не просто слова. Их создали люди, которым было больно и трудно, которые тоже не знали, как быть, что делать.

— Разве тебе может быть больно?

— Наверное…

— Не верю.

— Я сам не знал.

Сима повернулась и снова пошла так же медленно. Рядом — он. «Совсем мне не обрадовалась», — подумал Володя.

— Мы все виноваты, — наконец сказала Сима. — Мы же так часто были рядом с Никой, а выходит, ничего не знали. Тебе ведь она даже нравилась одно время, верно?.. И мы знали, какой подонок этот Игорь, и ты знал, и я, и другие. Все мы хороши, комсомольцы! Идем быстрее! — Она схватила Володю за руку.

— Куда?

— Как куда? В больницу, конечно!..

Во время собрания Таня стояла в коридоре. Народу набилось много, дверь была открыта, и она хорошо все слышала.

После собрания побежала к Алеше. С тех пор как с Никой случилась беда, она все время себя казнила. Поглощенная Алешей, она совсем отошла от Ники, забросила только было начавшуюся дружбу. И Ника тактично устранилась. Она вообще многое понимала, чувствовала — Ника. Почему же нужно было непременно жертвовать дружбой? А ведь она знала, как одинока Ника. И дружить можно было втроем. Не поделишь на троих любовь, это только их — Алеши и Тани. Но такое богатство должно делать душу щедрее. А она забросила Нику, для подруги не хватило времени… Некогда? Что же это за всесильное слово — некогда? Может быть, просто синоним равнодушия? Ведь последнее время она и не думала и не вспоминала о Нике, пока не случилось беды, а теперь думает все время, корит себя. А что толку?

Таня была так взволнована, расстроена, что Алеша предложил ей прогуляться. Недавно из Киева ему прислали коляску.

Алеша не стыдился коляски, внимания и сочувствия людей, все его страхи затмила огромная радость: распахнулся мир, он больше не прикован к кровати, к комнате. Они бывали с Таней и в кино, и в парке, даже на репетициях во дворце.

Алешина мама помогла Тане вынести коляску — недавно поменяли второй этаж на первый, чтоб упростить эту процедуру, — вместе они усадили Алешу.

Алеша двигал рычаги, коляска легко катилась по тротуару. Впервые Таня подробно рассказала Алеше о Нике.

— Вот видишь, счастливыми быть вредно, — невесело пошутил Алеша. — От счастья человек становится слепым, невосприимчивым к боли других. Ну, не реви…

Таня порывисто обняла Алешу. Только бы Ника была жива!

Незаметно для себя они направлялись к больнице, как будто можно было прямо сейчас получить ответ.