Иван Данилов - Зимний дождь

— Извини, Геннадий Петрович, оставили одного тебя, — вывел меня из задумчивости голос Хорошева. — Бегаю все, — пожаловался он, стряхивая с мохнатой шапки налипшие снежинки. — В правлении был, просил машину. Дрова еще не завезли в школу, в лесу лежат. Хорошо, что прошлогодние остались, а то беда. Вот опять говорят: договаривайтесь с Котляровым. А с Илларионом Матвеевичем договор один…

Тит Данилович потер тыквенно-белую голову, сел в кресло, еще раз уточнил:

— О самодеятельности хочешь с нашими потолковать?

— Да не только. Вообще об интеллигенции в селе. Вот сейчас наступила зима, скоро начнут играть свадьбы, и половина молодоженов после регистрации брака в сельсовете поедет венчаться в церковь. Поедут ведь?

— Да, есть такие факты, — грустно согласился директор школы.

— Ведь не верят ни в бога, ни в черта, а венчаются, — рассуждал я. — Особой набожностью даже старики наши не отличаются. Значит, дело в ином, манит привлекательность обряда венчания — хор, зажженные свечи, — развивал я свою мысль Хорошеву. — Но разве в клубе невозможна подобная по торжественности церемония? Конечно, у клуба с церковью средства неравные…

— Нужное дело, кто спорит, — остановил меня Тит Данилович. — Но как это сделать?

О том, как сделать, мы и думали с учителями-комсомольцами. Пришли все, кроме Елены Владимировны, у нее, как сказали мне, разболелась голова.

Просидели до сумерек. Инесса Сергеевна предложила, чтобы каждую весну и осень молодожены сажали возле клуба по тополю и березке, физик Топольков вызвался продумать иллюминацию свадебного зала. Еще кое-что. Но это только частности, только начало, и вряд ли такое могло спорить с тем, что складывалось веками.

Из школы шли втроем: я, Инесса и Ирина. Станица стояла белая и задумчивая. Хотелось тишины, и мы молчали.

— В городе теперь от огней разноцветные тени движутся по скверам, — совсем по-девчоночьи протянула Инесса.

И опять наступило безмолвие, лишь поскрипывал под ногами молодой снег: скрип-скрип, скрип-скрип…

— А у нас в хуторе соснами пахнет, — вспомнила Ирина. — Мамин дом прямо возле бора.

«Дежурный по номеру уже прочитал внутренний разворот, — подумалось мне с завистью. — Сидит сейчас у окна, прихлебывает горячий чай, ни о чьих свадьбах не надо ему думать».

Скрип-скрип, скрип-скрип.

Клуб виднелся черным пятном в этой вечерней белизне.

— До свидания, девочки, мне на работу, — сказал я, остановясь возле церкви. — Впрочем, может, заглянете на огонек?

— Не виден он там что-то, — улыбнулась Инесса.

— А мы зажжем. Даже «Голубой огонек» устроим, — пообещал я.

— Рискнем, что ли? — позвала подругу Ирина. — Спать все равно рано.

В клубе было не очень холодно, но и не тепло. Даша решила зря не палить дрова, подкинула несколько поленьев, да и то, видно, недавно, в черном брюхе голландки чурки только разгорались.

Я снял с питьевого бачка его извечные кандалы — медную литровую кружку вместе с цепкой, зачерпнул воды и задвинул в жар. Кружка эта, надо сказать, прямо-таки легендарная. Ее несколько раз выдворяли из клуба, на бачке появлялись то прозрачно-граненые стаканы, то аккуратные алюминиевые кружки, но так случалось, что вскоре они бесследно исчезали. Эта же, тяжелая, сделанная еще в войну из гильзы снаряда, несмотря на все гонения на нее работников отдела культуры, райздравотдела и представителей других организаций, при нужде всегда оказывалась поблизости и достойно занимала свое место. Зря, наверно, и на цепь сажают ее, она уже неотделима от обливского клуба.

Пока я бегал в вечерний ларек за конфетами, Инесса принесла от своей хозяйки три стакана, и мы, усевшись возле печки, стали пить крутой кипяток, отдающий горьковатой ольхой…

В коридоре послышался грохот. Вывалянный в снегу Толька Щеглов встал на пороге, круто метнул рыжей головой и направился прямо к нам.

— Все без меня выпили? — спросил он зло, увидев стаканы. Пошарил в кармане пальто, вытянул смятую трешку и бросил на пол:

— Ну-ка, сбегайте, по ст-то грамм налью! — приказал он, широко расставив ноги и силясь поднять отяжелевшую голову.

— А ну вытряхивайся отсюда, — предложил я Тольке, взяв его за рукав.

— И ты тут, завклуб? — удивился он и забормотал, направляясь к выходу: — Ладно… телячье…

— О, это страшный человек, — вздохнула Ирина, когда дверь захлопнулась. — Он хороший тракторист, но это кулачок. Да, да, — подтвердила она, поймав мой недоуменный взгляд. — Толька настоящий кулак. По тупости своей, по жестокости. В прошлом году, когда вели перепись скота, он двух поросят отвез в лес и спрятал их в старом солдатском блиндаже. А ведь в нем, может, люди умирали за него, паразита, — сказала она, вмиг растеряв свою напускную серьезность, и по-детски скривила губы.

— Да, он жестокий, — подтвердила Инесса, — осенью я была у них дома, мать просто плачет от него. Через день пьяный… Повесил на сундук свой замок…

Наступило неловкое молчание, будто каждый из нас был виноват в том, что такой вот он, Толька Щеглов.

С юга тянул волглый ветер, перебивало на изморозь, только что выпавший снег набухал, жалобно хлюпая под ногами. Станица спала. В редких окнах теплился свет. Тишина. Лишь у школы на столбе испорченный репродуктор бубнил что-то неразборчивое. Закрыв клуб, я стоял на плацу, возле библиотеки, и вдруг ветер отчетливо нанес песню. Несколько девичьих голосов ладно вплетались один в другой. «С посиделок от Олимпиады идут», — догадался я. И стало обидно — на репетициях в клубе им бывать некогда, а туда — находят время.

На подходе к клубу песня кончилась, девчонки загомонили, засмеялись. Можно стало угадать их по голосам. Это Нина Рябинина, а это — Варламова, еще три или четыре голоса. Я пошел навстречу им. Застыдятся или нет? Но девчата и не подумали стыдиться, увидев меня, приостановились.

— А мы как раз вас, Геннадий Петрович, вспоминали, — призналась Нюська. — В тот раз, как только ушли вы, прикатил к нам Комаров. Ласковый такой, видать, подействовала на него наша взбучка. Обещал концентраты… Ой, да я же не про то хотела, — махнула она рукой. — Спрашивал он, чего, мол, заведующий клубом рассказывал вам. Ну я ему и бухнула: поскольку, говорю, семь литров на таких кормах надоить невозможно, выхожу замуж за Донецкова, за вас, значит, и мотаем в тайгу к геологам. А он поверил! «Что, спрашивает, он уже предлагал вам руку?» Ну да, говорю, сватался… Сказала ему про геологов-то, да и сама не рада, он как прицепился: а еще чего говорил завклубом, а еще, а еще… Ушибленный он какой-то! — подвела итог Варламова.

— Был нынче кто в клубе, Геннадий Петрович? — спросила Нина Рябинина.

— Кое-кто был. Завтра репетиция, не забывайте, девчата.