Иван Данилов - Зимний дождь

Сережка, схватив палку, ринулся им навстречу, вслед за ним вдарился и дремавший до этого Космос. Но ни заяц, ни коршун не обратили на них внимания: один — ослепленный жадным азартом, другой — обезумев от страха. Вот сейчас, вот… И тут за одно мгновение до гибели зайчонок резко прыгнул в сторону и, крутнувшись, помчался обратно.

— Эх, мать его в кубышку! — восхитился Доля заячьей хитрости. — Прямо как у меня учился!

— Чему, деда, учился? — спросил Сережка, не отрывая глаз от удаляющейся погони.

— Да чему… Убегать от неприятеля, — со смешком сказал Доля. — Точь-в-точь все так было.

— Расскажи, а? — сразу же пристал мальчишка и, вцепившись в дедовскую руку, потащил его к скамейке под вязом.

Даль спрятала от глаз неизвестно чем окончившийся поединок, и Сережка, наверное, уже не думал ни о зайце, ни о его преследователе.

— Ну, значит, такое было дело, — начал Доля, усаживаясь и усмехаясь в короткие щетинистые усы, — стояли мы тогда на переформировке, далеко от передовой. Тишина, спокойствие. Совсем разучились опасаться. И тут как-то выпало мне идти на полевую кухню за ужином. А идти — не ближний свет, версты три. Сначала леском, потом лугом, потом опять уже по большому лесу. Рядом в лощине, паслись кони, наши же батарейные. Я и подумал: съезжу-ка я верхом, все побыстрее. Взял котелок, оседлал Звездочку и в дорогу.

— А убегал ты от кого же? — нетерпеливо и чуть разочарованно спросил внук.

— Погоди, — с легкой досадой отозвался Доля, — дойдет и до этого… Проехал я густой лес, выбрался на полянку, солнце на закат пошло, залило все огненно-красным светом — как раз июнь кончался, самое благодатное время. Все в соку, в цвету: тут тебе и пунцовый шиповник, и розовый василек, в низинах, где земля повлажнее, лиловый журавельник. С пригорков богородичной травой и земляникой наносит. И такая радость в душе, вроде нет никакой войны и сам я не в чужих краях, а тут вот, — Доля описал рукой круг, — как бы с покоса возвращаюсь. Забылся, замечтался я, даже песню заиграл. Повод отпустил, Звездочка идет медленно, на ходу травку хватает. И вдруг как полохнется в сторону, захрапела, запрядала ушами. Очнулся — слышу где-то поблизости: у-у-у. Мать честная! Прямо на меня валится «юнкерс». Я пятками в бока лошади, влип в гриву, она — в карьер, летит, вытянулась в струнку.

А самолет уже надо мною поливает из пулемета. Мимо уха, как пчела, — вжик — сбило с меня пилотку. Скосил глаз, а «юнкерс» прямо надо мной, в упор целится. Рванул я повод на себя и ему напереём. Самолет развернулся и за мной. С полчаса гонял меня по поляне. Чем я ему, дураку, приглянулся? — развел удивленно руками Доля. — Он ведь обоймы три на меня выпустил. — Старик помолчал, поглядел на синий дымок костерка, возле которого готовил завтрак Пака, и обрадованно вспомнил: — А кашу все же я привез своим батарейцам!

Пака снял с тагана чугун и направился, блаженно улыбаясь, к шалашу.

— Пойди помоги, — дед легонько подтолкнул Сережку в спину. — Посуда там, под мешковиной.

Горячая пшенная каша со свининой источала густой, щекочущий ноздри дух, и бахчевники ели ее с большим аппетитом, прикусывая малосольные, пахнущие укропом и хреном огурцы. В ветвях вяза, под которым завтракали, многоголосо и неумолчно чулюкали, пересчитывались воробьи. Вдруг они разом смолкли, затаились, но тотчас же шумно сорвались с дерева и серым, косо растянутым бреднем торопливо скользнули к лесу. Сережка, вздрогнув, проводил стаю глазами, и, неожиданно вскочив из-за стола, закричал:

— Вон он опять! Глядите!

Над бахчами по ясному небу чертил широкие, хозяйски неторопливые круги коршун, может, все тот же или другой. Он то поднимался в зенит и, застыв в далекой синеве, неподвижно висел, то опускался, неспешно оглядывая степь, тронутую первой блеклостью сгорающего лета.

— Пита пать! — громко воскликнул Пака и, бросив ложку, кинулся к шалашу. Оттуда он вынырнул с ружьем и, вскинув его к плечу, стал поджидать, когда коршун приблизится.

— Брось! Не надо! — замахал дед, и, напарник, недоуменно пожав плечами, стукнул прикладом о землю и сунул ружье в шалаш.

— Хищник же, деда! — удивился Сережка. — Чего ты его жалеешь?

— Не человек. Больше, чем надо для брюха, не возьмет, — хмуро проворчал Доля. — Ну, поймает он за лето одного-двух зайчат, а посчитай, сколько за это же время уничтожит сусликов, мышей. Центнеры зерна спасет!

Внук не отозвался и вроде бы даже обиделся, уткнулся в чашку, не поднимал глаз, и Доля заговорил мягче:

— Всякую птицу надо оберегать. Это только в последние годы появились и куропатка, и дудак. А то мы их видали только по телевизору. Потравили этой самой химией всю дичь. Вот и химия — задница синяя…

— Почему синяя? — засмеялся Сережка.

— Синяя-то? — Доля усмехнулся, покрутил усы, придумывая объяснение. — Потому, видно, что в креслах много всяких ученых сидит. Сидят и придумывают, какую бы тварь изничтожить. А природа сама знает, сколько кого на земле нужно… Ну, будя об этом, — оборвал разговор Доля и напомнил внуку: — Ты вроде на рыбалку собирался? Так иди, посиди у пруда, пока не жарко. Глядишь, да и поймаешь чего.

Забрав удочки и банку с червями, Сережка направился через овраг к пруду. За ним увязался и Космос. Старики остались вдвоем. Перемыв чашки-ложки, прибравшись в шалаше, Доля пошел оглядывать бахчу — не было ли ночью каких воров, не набедокурили ли мальчишки — горе с ними, не столько унесут, сколько насвинячат: порвут плетни, посрывают зеленые арбузята и тут же под горой побьют.

Он помнил, где на бахче лежат самые крупные арбузы, в каком углу вот-вот должны поспеть дыни, и теперь шел и дергал высокую лебеду, накрывал, прятал их от чужого глаза.

В самом конце бахчи, в густых кустах дикой смородины, Доля заметил какое-то движение, послышались голоса, и тотчас все замерло. Сторож заторопился туда и увидел прижухших в кустарнике трех парнишек. Старшему, конопатому с облезлым до синевы носом, было лет не больше, чем его внуку, двое других выглядели совсем мальцами.

— Это что тут за партизаны хоронятся? — крикнул Доля. — Ну-ка, выходи!

Двое мальцов проворными ежатами покатились вдоль лесополосы, старший остался на месте, лишь поднялся на ноги, стал объяснять:

— Мы хотели к Сережке, — сказали, что он приехал…

— Ну, ясное дело, — не за арбузами же! — согласился сторож. — Тогда иди поближе, да и друзей своих кличь.

Довольная улыбка растянула мальчишечий рот, и он, заложив пальцы в него, заливисто свистнул два раза. Как воробьи к спелой вишне, вылетели из кустов мальцы. Конопатый кивком головы позвал их за собой.

— Значит, к внуку моему? — еще раз спросил Доля у ребят, подошедших с некоторой неуверенностью.

— Да, — подтвердил большеглазый, смахивающий на девочку малец.