Иван Данилов - Зимний дождь

— Да тут я, только что отошел смородинки сорвать. — Доля тряхнул ведерком. И улыбнулся: — Что-то ты нынче дюже серьезный, Федорыч…

— Ну, а как же, — все в том же игривом тоне ответил председатель, — со мной вон товарищи из народного контроля. Должен же я показать, как борюсь за дисциплину…

Из машины вышли приезжие: один худой, длинный, в желтой, взмокшей на спине безрукавке, в соломенной шляпе, другой — среднего роста, в сером костюме, при галстуке, с распаренным одутловатым лицом.

— Подышите вольным воздухом, — сказал им председатель. А Доле пожаловался: — Ездим по полям, потери после подборки подсчитывали. Большие потери, Данил Прокофич… Надо было не валять, а косить напрямую. Осыпаются валки, жарища вишь какая… Одним словом, спасай меня, неси самые лучшие арбузы, — опять перешел на шутку председатель.

— Ты уж сам выбирай, Федорыч, — отозвался бахчевник. — Ты хозяин…

— Главный хозяин тут ты! — важно сказал председатель.

— Ага, — усмехнулся Доля, — пока зеленые, а как поспеют… — Не договорив, он махнул рукой. — Правда, сходите сами сорвите, — попросил он, — культя моя чего-то раззуделась, мочи нет двигаться…

— Можно и самим, мы не гордые, — все с той же легкой веселинкой сказал председатель. — Пошли, Николай Васильевич, — позвал он худощавого в соломенной шляпе.

Тот с готовностью заторопился вслед. Очухавшись наконец ото сна и, видимо, желая загладить свою вину, Пака проворно вскочил на ноги и затрусил, догоняя ушедших. Мужчина с распаренным одутловатым лицом бросил на Долю мимолетный взгляд, поправил галстук и не спеша пошел к скамейке под вязом.

Солнце свалилось с зенита, и теперь дерево бросало в сторону буерака широкую, чуть колыхающуюся тень. Умостясь там, контролер достал из пиджака красный блокнот, полистал его, в задумчивости покусывая блеклые толстые губы. Доля начал собирать на стол: принес большой с деревянной ручкой нож, круглый домашней выпечки хлеб, тарелки.

Председатель и его спутники долго кружили по бахче, и приезжий, очевидно, посчитав неловким столь долгое молчание, спросил:

— Какая же площадь занята у вас бахчевыми?

— Да примерно гектаров пятьдесят, — отозвался Доля, не повернув головы: он как раз ссыпал в холщовую сумку подсохшие арбузные семечки.

— Почему примерно? — вздернул плечами пухлолицый. — Вы обязаны точно знать…

— А на кой это мне? — Доля выпрямился. — Я не тракторист, мне не площадь нужна, а арбузы.

— И сколько же думаете взять здесь?

— Сколько уцелеет…

— Крадут, что ли, много?

— Кто ворует, кто так берет, — буркнул бахчевник и, не желая распространяться дальше, заковылял в низ буерака за свежей водой.

Когда Доля вернулся от родника, председатель и приезжий уже сидели за столом и Федорович с сияющим от удовольствия лицом артистично-ловко орудовал ножом, раскладывая по тарелкам крупные, искристо-красные ломти. У комля вяза лежало еще пять громадных арбузов. Еще издали, с вершины буерака, Доля на двух из них увидел свои метки, обида горячо плеснула в лицо, и он, прерывисто дыша, выкидывая перед собой ногу-деревяшку, подскочил к столу, выпалил, захлебнувшись:

— Федорыч, что же вы делаете?

— Едим арбуз! — весело отозвался председатель, то ли не заметивший возбуждения бахчевника, то ли пытающийся скрыть, что сотворено неладное.

— Вы же семенные порвали, — убито проговорил Доля. — Ты же знал… Они меченые.

— Волк и меченых берет! — засмеялся председатель.

— Ну, так то волк. Вы-то же люди, я думаю, а не волки! — сорвался на крик Доля.

— Ну, ну… Чего это ты, Данил Прокофич, расходился? — Сердитые огоньки вспыхнули в зеленоватых глазах председателя. — Подумаешь, какой урон: шесть арбузов.

— Нынче шесть, вчера десять, — не остывал бахчевник, — а они нового сорта.

— Ну, хватит, — резко оборвал его председатель. — Развел, понимаешь, антимонию…

Доля резко крутнулся на своей деревяшке и зачикилял к шалашу. Злость, вылившаяся теперь, кипела в нем еще со вчерашнего полудня, когда главный инженер колхоза приехал сюда с запиской, чтобы отпустили пятьдесят килограммов арбузов. Ни квитанции, ни каких иных документов у инженера не было, и Доля заартачился. Инженер тоже взбесился. Начал кричать, что арбузы эти лично ему абсолютно не нужны, что среди поля вторые сутки стоит пресс-подборщик, у которого погнулась вяжущая игла, а запасной ни одной нет. Зато есть в соседнем хозяйстве. Но за красивые глаза еще никто никому ничего не давал.

Доля вопил, что это не колхозная бахча, а база для одаривания всяких темных личностей, что из года в год колхозникам ничего с бахчи не перепадает, все уплывает то в район, то в область, то к каким-то сверхнужным людям.

Но как ни бушевал Доля, инженер все-таки загрузил багажник своего «Москвича», причем выбрал самые крупные арбузы. А нынче додумались еще лучше. Этим арбузам до полной зрелости еще бы с неделю надо быть на корню.

Унимая расходившиеся нервы, Доля сидел в шалаше, одну за другой палил цигарки и слышал, как у стола Федорович сыпал гостям забавные истории. Может, хотел сгладить неприятный разговор с ним, с Долей, а возможно, у него было просто хорошее настроение.

— …Берите, берите, — услышал Доля голос председателя. — Ребятишкам на гостинец. Помоги им, Пита пать…

«Уезжают, — сообразил бахчевник и подумал: — Чего это я как малец схоронился, надо вылезти…»

Доля, горбясь, выхромал из шалаша, держа в руках топор, и направился к краю буерака, нарубить сушняка для вечернего костра. Мимо него с двумя арбузами, прижатыми к животу, трусцой пробежал Пака, вслед за ним, щербато улыбаясь, тащил арбузы костлявый в соломенной шляпе. Председатель наводил порядок на столе. Толстолицый стоял рядом, покусывая нижнюю губу.

— Сами уберем, — сказал бахчевник, остановясь.

— Уберешь, а потом ругаться будешь, — озоруя глазами, ответил председатель. — Честное слово, я уж боюсь тебя, Данил Прокофич.

— Чего меня бояться? Я не кусаюсь…

— Товарищ, наверное, сегодня встал не с той ноги, — пошутил толстолицый.

— А я всегда с одной и той же встаю, — ответил Доля, и контролер, взглянув на деревяшку, смутился.

— Поехали, Петр Федорович, — сразу заторопился он и, лапнув за головку галстука, двинулся к машине.

Проводив гостя глазами, председатель укорил Долю:

— Ну и опозорил ты меня, Прокофич.

— Чем же это? — удивился бахчевник.

— Да ну тебя… Бухаешь, не глянув в святцы. — В голосе председателя прозвучала досада.

Чуть склонив вылинявшую голову, Доля усмехнулся:

— А зачем, Петр Федорович, мне в них глядеть? Я не поп…

Выбирая в надовражных зарослях сухостойные деревца, бахчевник слышал, как громко, сердито захлопнулась дверца автомобиля. «Обиделись! — подумал Доля. — Ну, и шут с ними! Ему, может, в мильон раз обиднее, когда ни за что, ни про что станичники каждый год колют ему глаза за эти проклятые арбузы. А при чем тут он? Пуще кобеля на каждого гамкает, а какой прок?»