Семен Журахович - Шрам на сердце

— Чего-чего, а гречаной шерсти хватает. Это не дефицит.

Ольга забыла, и это не удивительно, совсем забыла один из вечеров во время приезда их приятеля Сергея Красовского. И не такое можно было за это время забыть. Это было за несколько месяцев до болезни Сахновского.

Теперь ей почему-то вспомнился Красовский, погостивший у них несколько дней, и, собственно, не так он, как хитроумная игра, которую он предложил однажды вечером. Должно быть, сам он и придумал эту игру, или, вернее, психологическую задачу, названную им: «Кто есть кто?» Задача заключалась в том, что тому или иному человеку (речь шла о близких знакомых и друзьях) надо было дать определенную оценку, ну хотя бы по школьной системе: от единицы до пятерки. А потом сопоставить, обсудить, а может быть, и поспорить: чья оценка правильнее? Люди, говорил Красовский, тратят бесчисленное количество времени на кроссворды. Занятие полезное — надо многое помнить и уметь соображать. Но тут (Красовский поднял палец вверх), тут надо мыслить!

Сергей был земляком Михайла, они учились и некоторое время работали вместе. Позже Красовский переехал в Николаев на постоянное жительство, но отчетливо помнил многих сотрудников «Каналстроя», тем паче общих знакомых.

Был Красовский тщедушный, узкоплечий, и Ольге не раз приходило на ум, что его большую голову с мужественным и красивым лицом по случайному недосмотру прилепили к чужому хилому туловищу. Всегда полная замыслов, фантастических причуд и ненасытной жажды докапываться «до корня», его большая голова, как говорил Сахновский, хорошо варила.

Так вот, кто есть кто? Перед каждым листок бумаги и карандаш. Каждый пишет, скажем, пять фамилий.

— Собственно, дело не столь уж сложное, — сказала Ольга. — Мы должны высказать свои мысли о каждом, попавшем в список?

— Так и не так, — ответил Красовский. — Видите ли, по большей части у нас уже есть сложившиеся взгляды на наших друзей и знакомых, и мы по инерции придерживаемся неизменных суждений. А бывает и так, что оцениваем человека под влиянием минутного настроения либо по тому, как тот или иной человек относится к нам. А тут определяющим должны быть не только ум, воспитанность, доброта, наши взаимоотношения, а и то, что является истинной сутью человека.

— Мамочка моя! — смеясь, воскликнула Ольга. — Надо хоть на один час стать богом. А я даже не ведьма.

— Обойдемся без потусторонней силы, — без усмешки сказал Красовский. — Надо лишь отбросить снисходительность и примиренчество, к которым мы привыкаем в повседневной жизни, отбросить посторонние соображения, нежелание взглянуть правде в глаза. А еще — стать выше симпатий и антипатий и какой бы то ни было предвзятости. Ищем сердцевину, корень, суть.

— О, есть над чем подумать!

Ольга готова была и дальше вести разговор в шутливом тоне, но, увидев помрачневшее лицо мужа, встревожилась.

— Не забывай, Михайло, что это игра, — сказала она, обращая к нему улыбку, которая (Ольга это знала) делала его покладистым.

Сахновский ответил ей добрым взглядом и сразу уставился в стол.

Перед каждым лист бумаги. Карандаш в руке. Есть над чем подумать.

Впрочем, Ольге не хотелось ломать голову. В конце концов, она достаточно знает людей, чьи фамилии записала. Этому четверка, этому пятерка. Подумав немного, почему-то заколебалась и после цифры «5» поставила минус. Как сказал Красовский? Искать истину? Тогда придется зачеркнуть пятерку, хотя бы и с минусом. Четверка? Может, тоже с минусом… А что такое четверка с минусом? Это, собственно, тройка. Вот морока! С удивлением прислушалась к самой себе. Непроизвольно оттягивая время, разглядывала — словно впервые! — буквы, из которых складывались имена и фамилии. Рука с поднятым карандашом застыла. Не в силах была признаться, что хитрит сама с собой, что не хочет додумать того, что чувствовала в глубине души.

Минуту или две еще колебалась, а потом мысли ее унеслись далеко от всего, что ее тревожило. Перечеркнула список, отложив свое суждение на будущее, а может, и навсегда.

Красовский с иронической улыбкой что-то записывал, играя карандашом, качал большой головой, тихо припевая: «Так-так-так…» Ольге показалось, что ему тоже надоело мудрствовать и он рисует чертиков. «Так-так-так» звучало как-то странно. Может быть, естественнее было услышать «нет-нет-нет».

Но все мигом вылетело из головы, потому что с Михайлом творилось что-то непонятное. Красные пятна на лице, болезненно сжатые губы. Побелевшие пальцы сжимали карандаш так, будто хотели раздавить его в щепки. А у него же высокое давление! Однако Ольга знала, как он сердится, когда она начинает, по его выражению, кудахтать, как квочка над цыпленком, и напоминать ему про советы медиков. Рассердилась на Красовского за его выдумки, но и этого нельзя было сказать вслух.

— Может, хватит? По телевизору концерт, — сказала она с деланной беззаботностью.

— Погоди… Минуточку… — махнул рукой Сахновский.

Тогда уже и Красовский, перехватив Ольгин взгляд, перестал посмеиваться.

— А и верно! Когда-то говорили: игра не стоит свеч. А здесь, вижу, не свечи, а нервы горят.

— Подождите!

Ольга, кусая губы, смотрела на лист бумаги, к которому был прикован взгляд мужа. Схватить бы проклятую бумажку и разорвать в клочки. А то, что это было невозможно, нервировало еще больше.

К ее удивлению, именно такая судьба и ждала эту бумажку. Сахновский бросил карандаш, скомкал лист в кулаке, потом разорвал его пополам, на четвертинки, в мелкие клочки. Вымученная улыбка не могла скрыть беспокойства.

Ольга мягко коснулась его руки:

— Михо, поужинаем.

Он посмотрел на нее. Поняла: ничего не слышал.

— Поужинаем, хорошо?

— Хорошо.

Ужинали, пили чай. Ольга, почти не скрывая этого, поглядывала на часы. Красовский говорил и говорил. Ольга бросала какую-нибудь короткую фразу, порой невпопад. Сахновский молчал.

В тот же вечер Красовский уехал.

Когда остались вдвоем, Ольга, заглядывая мужу в глаза, спросила:

— Очень голова болит?

— Должно быть, к дождю…

Положила ему грелку к ногам. Проследила, чтобы он принял свою таблетку. Упросила, чтобы еще и валерьянку выпил. «Разве можно так нервничать?»

Тут же подумала, как нелепо звучит этот вопрос. Миллионы людей день за днем обращаются с ним друг к другу, но сам себе никто на этот вопрос ответить не может.

Почему сейчас вспомнился тот вечер, Красовский, его странная затея? Откуда знать, какие душевные движения вызывают то или иное воспоминание, подчас некстати?

Смутное, ей самой непонятное чувство неожиданно подсказало ей, что воспоминание о том вечере каким-то образом связано с Залозным. «Но почему? Почему?» — спрашивала себя Ольга. Ниточка протянулась дальше. «Может, среди имен, которые написал Михайло для оценки «кто есть кто», была и фамилия Залозного? Была или не была? Что же именно, уже тогда, задолго до того заседания, разволновало Михайла? Интуиция? Предчувствие?»