Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Деда старуха вспоминала часто, а на все вопросы об отце отвечала односложно: «Подарил тебя нам проезжий охвицер, с чудной хохлацкой фамилией в приданое, и на том спасибо. Я ей, дуре-то, говорила: «Ослепят те погоны-то золотые, ослепят…» Красивый был Булочка-то. И ростом с каравай».

По рассказам бабки выходило, что дед был фигурой положительной. Однако по бестолковости своей старая никак не могла уточнить хронологические подробности, и от этого получалась некоторая неразбериха. Незрелый, как грецкий орех в мае, мозг подростка дополнял отсутствующие места собственной фантазией. И получалось, что дед то лупил оккупантов на Украине, то ликвидировал кронштадтский мятеж…

По какой причине дед представлялся ему с бритой головой Котовского — непонятно. Тогда Сева надевал на деда чапаевскую папаху и тельняшку. Вместо устаревшей винтовки он вооружал его трофейным «шмайсером», или на поясе его болтался маузер в кобуре, напоминавшей плоское полено. Подобное вооружение мальчик, понятно, заимствовал с экранов.

В неполные восемнадцать лет Сева вытянулся, как молодой тополь на частной даче, и окончил десятилетку без медали и иных отличий, которые смолоду должны внушать мысль о собственном превосходстве.

О чем размышлял Сева на выпускном вечере, слушая прочувствованную, но несколько длинноватую речь директрисы, мы узнаем потом, а пока сообщим, что страховой агент с милой фамилией — Булочка спешил по делам службы.

Пассажиры были спрессованы в троллейбусе до степени паюсной икры, и, продираясь сквозь них к выходу, рядовой агент Госстраха который раз в жизни позавидовал местному архиерею, катящему на службу, скромно притулившись на заднем сиденье пустой машины.

Найдя нужный ему дом и квартиру, Сева поправил галстук и собрался надавить на кнопку звонка… Прежде чем позвонить, следует оглядеть дверь.

Любая закрытая дверь — тайна. Сама профессия человека, привыкшего звонить и стучать в любую дверь, заставляет уважать тайну закрытых дверей. Она научила Севу не только наблюдательности, но и завидному знанию бытовых подробностей, психологических аксиом и парадоксов. Но даже его проницательность и темперамент не раз давали осечку. Иногда он звонил и слышал, как шлепают за дверью чьи-то домашние туфли, но дверь не открывалась. Он звонил еще и слушал, как шлепанцы безответно удалялись. Он ненавидел изобретателя зеленого кошачьего глаза, который позволял видеть все, что происходит на площадке, но не давал возможности заглядывать в квартиру.

Порой два-три замка щелкали, как кастаньеты. Булочка уже тянулся к дверной ручке, но дверь приоткрылась только на ширину цепочки. Агент пытался объяснить суть своего визита какому-то угреватому носу. Нос исчезал, и кастаньеты щелкали в обратной мелодичной последовательности.

По поводу дверей у Севы была своя теория. Если бы он собрался написать кандидатскую диссертацию, то тема ее в окончательной редакции, сдобренная для вящей наукообразности необходимой терминологией, выглядела бы так: «О диалектических взаимосвязях формы и содержания наружных дверей в функциональной применительности к морально-этическим и социологическим качествам характера их содержателей». Но Булочка был практик. Бегло оглядев звонок, плинтусы, обивку и дорожку перед порогом, он безошибочно установил, что в квартире обитают молодые интеллигентные люди, которым пока нечем платить шабашникам, а сами они не только не могут обить дверей, но и гвоздя не выгнут. Это его в данном случае устраивало. Он опять потянулся к звонку и заметил, что дверь не заперта.

Незапертых дверей Сева побаивался. Его уже два раза брали за отутюженные лацканы: один раз он угодил в свидетели по делу о квартирной краже, а в другой раз, стыдно признаться, его искусила любвеобильная одинокая дама, которую он застал за примеркой чулок. Пытаясь убедить ее в преимуществах смешанного страхования, он как-то незаметно попал в ее объятия, после чего убедился, что воистину никто не застрахован от случайностей.

Приоткрыв дверь, энергичный сотрудник госстраха спросил предельно вежливым голосом:

— Простите, кто-то есть дома?

Еще в то время, когда Сева пережидал дождь в магазине, обстановка за дверью № 72 обострилась до той ситуации, которую в некоторых случаях именуют критической. Применительно к семейному варианту — это такое положение, когда муж уже не может мириться со всевластием жены, а жена созрела для очередного бунта.

Жена сообщила мужу, что ее бабушка была у врача и что врач обнаружил у нее «симптом телеги». Если бы мы имели дело с пьесой, то диалог выглядел бы так:

— Какой симптом? — удивился муж — молодой юрист.

— Телеги! — с отчаянием подтвердила жена — еще более молодой врач. — Это значит — больные почки. Понимаешь, если ехать в телеге по тряской дороге с больными почками, то почки чувствуют дорогу.

— А куда ее понесло на телеге? — натурально удивился муж.

— Не остри! — нервно взвизгнула жена. — Нельзя острить по поводу здоровья близких!

— Да я не острю, — примирительно заключил муж, пытаясь вернуться к чтению каких-то служебных бумаг, — просто какой-то странный, очевидно устаревший, диагноз.

— Не диагноз, а симптом. Мало того, у нее возможен диабет.

— Ната! В шестьдесят семь лет возможно все. Бабушке надо меньше ходить по городу и оставить опекунство над нашим домом.

— Ах так? — с недоброй усмешкой отозвалась жена. — Я тебя сто раз просила не говорить о бабушке ни слова!

— А я и не говорю. Это она, когда подыскивала тебе жениха, говорила обо мне, что я судейский стряпчий без будущего.

— Это бабка мне подыскивала жениха? Да у моих ног лежали две цирковые труппы, кроме одного партерного акробата.

— Помню и акробата, — саркастически согласился муж, — и двух жонглеров помню…

Задохнувшись от негодования, жена умолкла. Муж, весьма довольный этим, углубился в чтение, но в передней раздался звонок.

Наташа помчалась открывать бабушке и по своей всегдашней рассеянности не прихлопнула дверь. Это обстоятельство не имеет существенного отношения к развитию сюжета нашего повествования, но отметим его. Опустим и детали семейного скандала. Но когда страховой агент задал вопрос, то ему ответил решительный голос:

— Да! Да!

Пока элегантный агент вытирал ноги и пересекал переднюю, он успел сообразить, что решительность интонации относится не к нему.

— Да! — подтвердила Наташа еще раз. — Я ухожу к бабушке! Навсегда! Ты можешь возвращаться к своей мамочке!

Увидев невесть откуда взявшегося незнакомого человека, бабушка, Клавдия Ивановна, ошарашенно спросила:

— А вы к кому?

— Я агент, — ответил синеглазый Булочка.