Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

— Рома, я умоляю тебя, не советуй мне читать Плутарха и Полибия. Кстати, из твоей Спарты не вышло одного писателя, художника или ученого. Спарта готовила только воинов, а на ристалищах не рождаются мыслители. Ой, у меня «симптом телеги»…

Выйдя на улицу, будь там снег, дождь или грязь, старик уходил в укромную аллею парка, чтобы не смешить дворников и ранних прохожих, и несколько минут стоял «стреженским крестом». Он недолюбливал упражнений йогов, хотя и не отрицал их. «Славяне признавали культ тела, — говаривал он, — хотя ныне это и забыто. Земные поклоны отшельников — прекрасные упражнения для поясницы». «Стреженский крест» — положение, когда человек стоит, раскинув руки неподвижно, но напрягает все мышцы рук, ног, шеи и брюшного пресса.

Первый раз японский кульбит Гордеев сделал на манеже в шесть лет. Последний раз — без малого в шестьдесят. Но он поскользнулся, упал и едва не сломал шею. Старый, беспомощный, с дикой болью в позвоночнике, он лежал на мокрой осенней листве. Еще не потускнели утренние звезды, и, может быть, только они видели его слезы.

Приковыляв домой, отшутившись и отлежавшись с неделю, он опять ушел тайком в аллею и заставил себя повторить кульбит. Он признавал суровый закон манежа: если не удался прыжок или трюк, акробат должен его повторить и выполнить на публике. И не только ради уважения к ней. Неудача всегда опасна. Если не убить неуверенности в самом ее зародыше, она убивает артиста.

Но повторил прыжок Маржаретти в последний раз. Что проку в авторских сентенциях? Автор мог бы со слезой пересказать все мысли старого Романа и тем испортил бы песню. Истинная печаль по уходящему навсегда не требует позы и сострадателей.

Бодро начищая вставные зубы, он только и сказал жене:

— Ты знаешь, старый друг, все в жизни бывает в последний раз…

— Это ты к чему? — не поняла Клавдия Ивановна.

— Это к тому — если актер делает кульбит и в это время у него вылетает искусственная челюсть, то он уже не акробат, а комик.

— Но ты же сам частенько повторяешь великие слова, — назидательно заметил старый друг, — что все в жизни повторяется дважды: один раз — в виде трагедии, второй — в виде фарса.

— Э, все ты путаешь. Сие относится к категориям общественным. Для отдельной личности такая мерка не по масштабу. Я пережил и трагедии, и фарсы истории. Но что значит моя жизнь? Жизнь фокусника, пробившегося к славе из коверных мальчиков? Пустяк. Просто я нынче умер как акробат.

Нынче с утра старик опять заговорил афоризмами. Многострадальная супруга знала, что это бывает в тех редких случаях, когда муж сильно раздражен, и совершенно напрасно задала вопрос:

— Роман, так ты согласен на обмен квартир? Мы съедемся, и все будет хорошо!

Маг и чревовещатель, шмыгая носом, схватился за карман, но вместо платка выволок какую-то цветную ленту длиной в несколько саженей.

— А, черт! Я стал все забывать!

Он полез в другой карман и извлек из него белую плюшевую мышь.

— Где мой платок?

— Я постирала платки. Ты согласен на съезд и почему ты так взволнован?

Здесь и произошло еще одно бурное объяснение насчет сводимся — разводимся, съедемся — разъедемся и прочей бытовой чепухи, которое так потрясло Клавдию Ивановну. Она сейчас же помчалась излить душу внучке.

А старый Роман просто сказал жене, что ее поведение очень смахивает на поведение Софьи Андреевны Толстой, отравлявшей последние дни своего великого супруга. И что он хоть и не так велик, он тоже будет вынужден покинуть свою «Ясную Поляну» и влачить старые кости в глушь в поисках покоя. Исходя из женской логики, которой, как и любви, все возрасты покорны, цирковая страстотерпица истолковала это как предложение о разводе.

Пока бабусю утешала внучка, Леня поспешил на выручку к деду. Он застал его за токарным станочком, в прекрасном настроении и напевающим одну из песен своей далекой молодости. Леню он встретил вопросом:

— Опять сбежал от шари-вари?

— А что это такое?

— По-французски это значит «кошачий концерт». А на цирковом жаргоне — комико-акробатическое попурри, исполняемое с шумом и гамом.

— Ну, Роман Романович! Поражаюсь. Вам пора писать мемуары.

— Мне все пора, мой друг! И поумнеть, и поглупеть, а насчет мемуаров пора внести если не запрет, то ограничение. Что там опять у вас приключилось?

— Все о’кей! У нас с Наткой мир. А вот Клавдия Ивановна в расстройствах…

— Жаловалась? — спросил великий маг. — Время от времени полезно ткнуться носом в тырсу.

— А что такое тырса?

— Смесь опилок и глины, которой устилают манеж. В своем архивном детстве я частенько летел носом в тырсу. Пережил — не рассыпался. Ты лучше доложи обстановку? Что нового известно о Булочке?

— Вы, Роман Романович, провидец. Мы должны еще разыгрывать комедию, чтобы выиграть время и не спугнуть главного прохиндея.

— А ты уже знаешь, кто он?

— Нет. Это не дело адвокатуры. Соответствующие лица взяли его след. Очевидно, это незаурядный аферист.

— Хватит с народа аферистов, — строго сказал старик. — Хватит! Немало их было. Действуй. Только без этих твоих номеров с подслушиванием. Фокусы оставь на мою долю.

— Да, — согласился Леня. — Здесь все серьезнее. Завтра я пойду и заберу икону у страхового агента.

Мир есть мир. Это время, которым человечество заполняет паузы между войнами. Историки подсчитали, что за последние пять тысяч лет на земле случилось 14 500 войн больших и малых. Историкам следует верить, их недаром зовут пророками, смотрящими назад. Но ни Столетняя война, ни война Алой и Белой Розы не знали такого счастливого перемирия, о котором мы рассказали в предыдущей главе.

Утром нового дня румяная, счастливая и молодая протягивала конфету своему любимому:

— Это тебе. Возьми, самые-самые — «Вечерний звон»…

Она тянулась к мужу и при этом заботливо прикрывала разрез на груди ночной сорочки. Этому внучку научила бабушка. Она давно внушала Наташе мысль, что нельзя быть распустехой. И даже для мужа надо оставаться стеснительной, немножко лукавой и всегда загадочной. «Да? А сколько лет? — спрашивала внучка, — или хватят с месяц?» — «Всю жизнь, — незамедлительно отвечала бабушка. — Мужчины, как дети. Им нельзя показывать, почему прыгает пружинная лягушка. Они сейчас же теряют к игрушке всякий интерес».

Из этого следует сделать вывод, что благодаря заботам бабушки старый фокусник за всю жизнь так и не догадался, почему прыгают лягушки.

— Ты знаешь, нужен твой совет. Мы решили переименовать наше литературное объединение, — говорила Наташа, уминая «Вечерний звон».

— Зачем же, оно подходяще называлось — «Восход».

— Это очень общо. Мы объявили конкурс. Можешь принять участие.