Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Вместо того чтобы воздать должное негодяйке, конь-баба понеслась вскачь на безвинно пострадавшего супруга. В семейном скандале лиха беда — начало. Возникнув из-за пустячного повода, они по ходу действия обычно обогащаются тематически и в конце обретают серьезные экономические или эстетические мотивы. Не станем воспроизводить стенограммы случившегося крупного разговора, а лишь напомним последние фразы:

— Мине плевать на тонкий вкус! Лучше иметь нюх, а не слух. Из таких дураков, как ты, в войну формировали добровольческие батальоны. Весь дом на мине и тибя содержу!

— Меня? Ты? Вы меня содержите? — Иван Иванович перескакивал с «ты» на «вы», подыскивая более подходящие к случаю местоимения. — Как вам не стыдно? Я работаю, как вол, а ты, а вы только и мечтаете, как бы стать интеллигентней еще на одну брошку! Или я — или Бижу! Все!

Вечер перешел в ночь. Гасли огни в домах, стихали охрипшие радиолы, преданно кланялись в полупустой зал актеры местного театра, а Иван Иванович все ходил вокруг дома, то жестикулируя, то замирая с поднятой рукой. Очевидно, он репетировал испепеляющую ответную речь, но ветерок постепенно согнал с него гнев, и он зашагал медленнее. Понимая, что идти ему некуда и бунт его никого не пугает, он все же решил проявить характер и направил стопы к знакомому кларнетисту, который жил в соседнем подъезде. Однако здесь он допустил одну маленькую оплошность: поднялся этажом выше. Не посмотрев на номер квартиры, он отыскал звонок и уже занес руку, но она застыла в воздухе: вместо благородного кларнета он услышал за дверью звук губной гармошки. К его удивлению, презренный духовой инструмент на сей раз не фальшивил, а мелодия удивляла. Не какие-то «Летят утки» или «Раз полоску Маша жала», а Сарасате звучал за дверью. Он прислушался.

О том, как познакомились в столь поздний час ветеран жестянобаночного цеха и человек с изумительным слухом, мы узнаем после, а пока вернемся в комнату молодых, поделенную занавеской, и убедимся, что столь непрочная граница ненадежна.

За несколько веков до нашего летосчисления некто Кунфуцзы, или в латинизированном произношении — Конфуций, задумавшись над будущим человечества, посетовал, что все его беды происходят и будут происходить от упадка нравственности. А что там века? Вот уже две тысячи лет от рождения Христова на носу, а дело с нравственностью общества в целом по планете все еще не достигло желаемого совершенства. Дело продвигается куда как медленнее по сравнению с изобретением винтов, болтов и гаек, скрепляющих колесницу технического прогресса.

Отложив Конфуция, как лицо, слишком отдаленное от современности, да еще и стоящее на шатких позициях укрепления родового строя аристократии, Леня взялся за книгу «Речи известных русских адвокатов». Бегло просматривая ее, он прислушивался к тому, что происходило на сопредельной стороне.

Границу слегка пошевеливал прохладный ветерок. За границей сохранялась гробовая тишина. Мысленно уже не раз нарушив границу, Наташа удивлялась терпению соседа. Она была готова к пограничным инцидентам и провокациям, а то согласилась бы и на сепаратный мир, но, как и положено суверенным государствам, выступать в роли зачинщика не желала. Один случай она уже прозевала. За границей запели вызывающие слова: «Изящны, пикантны красотки из кафе…» Это было вызовом. Но она смолчала, а теперь жди, когда это он одолеет скучнейшие речи адвокатов прошлого столетия.

Заинтересованный речью Федора Никифоровича Плевако по делу князя Грузинского, Леня читал уже не бегло, а внимательно: «Были ли в их брачной жизни вспышки? Да разве без вспышек проживешь? Павший избежал бы зла, если бы обуздал свою страсть… Грех Каина — тоже результат страсти, но иного свойства — зависти. От поднявшегося негодования до самовольной защиты поруганного права еще далеко. Но как поступить, когда внешне законные средства недействительны? Тогда он сам судья и мститель за попранные супружеские права!»

«Вот новость, — подумал продолжатель дела Ф. Н. Плевако, — если бы падшие умели удерживать свои страсти, не было бы о чем ломать голову и Конфуцию. А чтобы держать в узде человеческие страсти, в сущности, нужен один пустячок: сменить способ продолжения рода. А то жди семидесяти лет, пока эти окаянные страсти не утихомирятся сами по себе. Слава богу, что хоть в этом возрасте они позволяют людям пожить спокойно».

Дальнейшие размышления Лени были прерваны душераздирающим криком, который перешел в отчаянный шепот:

— Наташка! В обожаемых тобой бульварных романах пишут, что такие вопли леденят кровь в жилах!

— Он! Он! Это он! — ответила супруга с содроганием в голосе. — Какой ужас! К счастью, он направляется к тебе!

— Рыжий? — спросил супруг, догадываясь, в чем дело.

— Черный!

Дальше нам вновь придется перейти на голый диалог:

— Пусть только сунется ко мне. Я вышвырну его за границу по воздуху, и он полетит на твою голову.

— Тогда будет настоящий развод.

— Да? А сейчас какой? Игрушечный?

— Пока мы не разведены официально.

— Но тогда мы уже не будем мужем и женой.

— Вот и хорошо. Я буду к тебе ходить за границу потихоньку.

— Тайно? Как интересно!

— Конечно, интересно. Тайно, крадучись, на цыпочках…

— Правда, будешь?

Таракан, достигнув нейтральной полосы, расправил лапками усы, в раздумье почесал за ухом и, не ведая об ожидавшей его ужасной участи, пересек границу. Потоптавшись малость на месте, он сейчас же заспешил обратно.

— Он вернулся. Я разрешаю тебе нарушить границу…

Кто-то придумал выражение: «Милые бранятся — только тешатся». Именно оно и определяет суть взаимоотношений между Леней и Наташей.

Как ни смотрел старый Роман за своей внучкой, как ни оберегал ее от избалованности — не углядел. Влияние бабушки преобладало. Что касается родителей, то их воспитательные функции проявлялись только в подарках, нежностях и поцелуях между гастрольными поездками.

Давно пора на лбу всех родителей высечь изречение: «Самое большое злодейство по отношению к детям — неумеренная любовь!»

Будучи от роду натурой доброй, Наташа росла, не зная ни цены хлеба, ни цены пирожных. С детского возраста она была подвержена множеству увлечений: собирала то марки, то значки, то афоризмы, то открытки актеров. Все это поощрялось под педагогическим лозунгом бабушки: «Ребенок должен расти в среде интеллектуальных интересов». Вынести за собой горшок или поставить на место туфли в сферу этих интересов не входило. Росли коллекции, росли и привязанности к собирательству. А от собирательства до стяжательства один шаг.

Наташе не приходилось в детстве добывать себе на сласти медный пятачок, так, как добывал его Сева. Она не клала доски через лужи, не сдавала бутылок, не толкалась по барахолкам, но незримый микроб частной собственности уже точил ее душу.